Накануне очередной публикации в «Правде» он вновь получает информацию:

«Товарищу Сталину.

Представляю Вам очередную вкладку “Правды”, посвященную дискуссии по вопросам советского языкознания, со следующими статьями.

1. Проф. Н. Чемоданов. Пути развития советского языкознания.

2. Б. Серебренников. Об исследовательских приемах Н.Я. Марра.

3. Проф. Г. Санжеев. Либо вперед, либо назад.

Прошу Ваших указаний.

...

20 мая 1950».

23 мая 1950 года «Правда» опубликовала статьи трех авторов. Неизвестно, прочитал ли их Сталин предварительно в рукописи, но газетную публикацию просмотрел внимательно.

Первой была помещена статья декана филологического факультета МГУ профессора Н.С. Чемоданова «Пути развития советского языкознания». Когда-то Чемоданов находился в рядах языкофронтовцев, но после их разгрома примкнул к официально признанному «новому учению» и сделал неплохую научную и административную карьеру. Уже только поэтому он был вынужден выступать на стороне высшего академического начальства, то есть Мещанинова, а значит, и Марра. Его промарристская статья была намного решительнее и содержала более разнообразную аргументацию по сравнению с выступлением Мещанинова. Направлена она была целиком против аргументации Чикобавы. Чемоданов без обиняков заявил: «Застой в советском языкознании никак не связан с ошибочностью отдельных воззрений Марра… Проф. Чикобава предвзято, односторонне и потому неверно оценивает теорию Н.Я. Марра и его роль в развитии советского языкознания». Он, Чикобава, пытается вернуть всю гуманитарную советскую науку, а не только языкознание во вчерашний день. А между тем сам Марр признавал, что «по части марксистской проработки в яфетическом языкознании есть что подправить и исправить». Чикобава обвиняет Марра в том, что он, рассуждая о структуре доисторического общества, неправильно, не марксистски употреблял понятие «класс». Марр же еще во время так называемой «Бакинской дискуссии» (1932 год) объяснял своим оппонентам: «…вы имеете в виду марксистское понимание класса. Но, конечно, я не имею в виду такого, как сейчас, определения класса, когда говорю “класс”… Я ищу термин, и никто не может мне его сказать. Когда есть организация коллективная, основанная не на крови, то здесь я употреблял термин “класс”, вот в чем дело… Я брал этот термин “класс” и употреблял в ином значении; отчего не употреблять? Таково действительное положение, а не желание противопоставить мои “классы” классам в их марксистски установленном понимании». Следует напомнить, что в классическом марксизме, главным образом благодаря поздним работам Ф. Энгельса, действительно установилось мнение о том, что в самой первоначальной, исходной исторической формации, при так называемом «первобытном коммунизме», общество было социально однородно и поэтому ни о каком наличии классов говорить не приходится. Однако уже в конце XIX века и тем более к середине ХХ века, благодаря археологическим и этнографическим исследованиям, была уставлена значительная и разнообразная социальная дифференциация древних человеческих коллективов, существовавших в доформационном состоянии сотни тысяч лет. Но миф о первобытном золотом веке человечества, заложенный еще в философских трудах Ж.Ж. Руссо, трансформировался в марксистскую доктрину бесклассового «первобытного коммунизма», которую в советские времена подвергать сомнению никто не смел. Советские археологи затратили немало усилий на то, чтобы как-то обойти запрет. Первым, кто столкнулся с этим табу, был Марр, чья концепция социальной доминанты в развитии языка и мышления «подпиралась» социальной дифференциацией раннего общества. Чемоданов, процитировавший слова Марра, не смог или не решился подкрепить их ссылками на факты, а потому сделал всего лишь декларативное заявление о том, что теория Марра «… является пока что лучшим, что дало развитие науки в этой области знания, и поэтому всякая попытка свести значение Н.Я. Марра на нет объективно задерживает поступательный ход науки».

Сталин отметил для себя, что и Чемоданов не все положения Марра и некоторых своих соратников принимает безоговорочно, что, на мой взгляд, вполне естественно для человека науки. Поэтому, когда Чемоданов попытался оправдать взгляды Марра на социально неоднородную структуру первобытного общества тем, что у того просто не было подходящего термина, Сталин прокомментировал: « На каком основании» {392} .

«В действительности несовместимыми с марксизмом, – заявил Чемоданов, а Сталин отметил, – являются взгляды самого проф. Чикобавы. Утверждая неклассовый характер языка, он пытается свести на нет марксистско-ленинское учение о языке как общественной надстройке». Взяв себе на заметку один из важнейших марристских тезисов о надстроечном характере языка, Сталин выделил еще два наиболее часто приводимых Марром и марристами исторических примера. Первый пример относился к языковой ситуации в средневековых Англии и Германии, а также России XIX века. Чемоданов писал:

« В разных исторических условиях классовые различия в языке отражаются различным образом. В средневековой Англии эксплуататоры-феодалы в течение столетий говорили на французском языке, в то время как эксплуатируемый народ пользовался англосаксонскими диалектами. А разве в феодальной Германии рыцарская поэзия не отражала сословного рыцарского языка? Наконец, если взять историю развития русского языка, то разве не классовые противоречия определяли различие в языке дворянства, разночинно-демократической интеллигенции и крестьянства в XIX веке и т. д.».

Второй пример, который Сталин взял себе на заметку, относился к полиэтнической модели формирования нации, которой придерживались марристы. Чемоданов писал: «Глава буржуазного сравнительного языкознания А. Мейе рассматривает индоевропейский праязык как язык древнего народа, обладавшего наряду с единством языка общностью культуры, физического и духовного склада в далекие доисторические времена. Насколько антиисторичны подобные представления, видно, например, из того, что такой засвидетельствованный индоевропейский язык, как хеттский, существовал уже за полторы тысячи лет до новой эры. Праязыковое состояние индоевропейских языков надо, очевидно, отодвигать в какие-то еще более древние времена. Такое представление об этническом единстве в столь отдаленную эпоху противоречит характеристике древнего общества, даваемой историческим материализмом, который учит нас, что для того времени в развитии человеческого общества характерна дробность неустойчивых этнических единиц. Работы советских историков (например, Третьякова) по истории восточных славян и других народов отчетливо показывают, каким сложным является процесс образования племен и народов, какую огромную роль при этом играет скрещение, которое проф. Чикобава признает лишь частным случаем языкотворчества. Процесс образования и развития языков в доклассовом обществе, очевидно, должны были идти параллельно с процессами этногенеза и отражать их.

С другой стороны, праязыковая схема развития языков несовместима с учением товарища Сталина о сложении современных буржуазных наций в результате смешения самых разнообразных этнических элементов». Помимо того что Сталин подчеркнул отдельные фразы, он поверх всей страницы с этим текстом размашисто и крупно написал карандашом : «ха-ха-ха» {393} . Что же смешного или нелепого нашел здесь наш дотошный читатель? Может быть, он вспомнил, что сам Марр не считал хеттский язык индоевропейским, называл его яфетическим и относил к отдаленным предкам некоторых кавказских языков? Или ему, Сталину, верящему вслед за Гегелем в реальность специфического «духа нации», казалась теперь нелепой сама мысль об этническом разнообразии, лежащем в основе каждой современной нации, что ставило под сомнение саму возможность существования «духа», якобы проявляющего себя в национальном языке? Вспомним сталинское умозаключение: «Язык – материя духа». Обратим внимание также на то, что он оставил без внимания ссылку Чемоданова на недавно вышедший фундаментальный труд одного из талантливейших советских этнографов П.Н. Третьякова «Восточнославянские племена» (М.—Л., 1948), посвященный этногенезу русского народа и восточных славян, однозначно трактующий его в русле концепции Марра.