– Поняла. – Людмила Сергеевна смерила Ивана оценивающим взглядом. – А как вы думаете, как дальше будут разворачиваться события?

– Даже не предполагаю. Возможно, Шурик вместе с последователями отправится еще куда-нибудь.

– Ох, хорошо бы!

– А возможно, так и будет сидеть в Верхнеоральске…

– Не будет, – твердо произнесла Людмила Сергеевна. – Уж я позабочусь.

– Что же вы собираетесь предпринять?

– Арестую его.

– Кажется, уже пробовали.

– Да, пробовали. И если бы не эта тряпка – мой муж, можно было ликвидировать смуту на корню. Но теперь нужно поступить иначе.

– Как же?

– Ну, конечно. Я вам сейчас все расскажу, а вы побежите к Картошкиным и передадите мои слова типу.

– Никуда я не побегу.

– Так вы что же, на моей стороне?

– Не на вашей, и не на его. Я же сказал, меня в данном случае интересует исключительно процесс.

– Процесс… – протянула Людмила Сергеевна. – Интеллигентские отговорки.

– Возможно.

– Но если вас интересует процесс, почему бы вам не помочь мне.

– В каком смысле?

– Да в прямом, в прямом! Сдать типа.

– То есть как сдать?

– Да очень просто, выдать с потрохами.

– Я вас не совсем понял?

– Да все вы поняли. От вас требуется передать этого типа в руки солдат.

– А тридцать сребреников?

– Что тридцать сребреников?

– Тридцать сребреников у вас имеется?

– Если вы о денежном вознаграждении, то это нужно обдумать.

– Вы что же, меня Иудой хотите сделать?

– А, вон вы куда клоните. Ясно, при чем тут сребреники. Сами же сказали, интересуетесь процессом. Вот и поучаствуйте. И потом, если, как вы утверждаете, он – не настоящий мессия, так чего же вы опасаетесь?

– Опасаюсь подлость совершить.

– Не нужно играть словами. Подлость! Не подлость, а благое дело. А потом, его все равно рано или поздно арестуют и водворят в психбольницу, где ему самое и место.

– Вот и пускай водворяют, только без меня. Да и потом… В чем должна заключаться моя… мое… Словом, как я должен его… Ну, как вы выразились, сдать?

– Да очень просто. Завтра днем во двор к Картошкиным явятся солдаты. Как только они появятся, вы должны подойти к типу и поцеловать его.

Иван вытаращил глаза на Людмилу Сергеевну.

– Как в Евангелии? – спросил он.

– Что, как в Евангелии?

– Cцена ареста Иисуса. Иуда целует Сына Божьего, а следом его арестовывают солдаты.

– Извините, Евангелия не читала. Как-то не до этого было. Вообще религией никогда не интересовалась. Если помните, еще совсем недавно эта тема являлась как бы закрытой. А я состояла в КПСС.

– Но почему вы сказали, что я должен его поцеловать? В поцелуе двух мужчин присутствует нечто гомосексуальное.

– Ничего подобного я не имела в виду, – засмеялась Людмила Петровна. – Просто с языка сорвалось. Не хотите целовать, пожмите руку, коснитесь плеча… Ну, не знаю… Показать его солдатам нужно. Выделить из толпы.

– Да разве вы не знаете его?

– Меня там не будет.

– Так опишите внешность… Джинсовый костюм, бородка… Он весьма отличается от остальных, в том числе и от вашего мужа.

– Нужно показать! – твердо произнесла Людмила Сергеевна.

Иван развел руками.

– Ну, хорошо. Допустим, я покажу. А что вы с ним будете делать потом?

– Я же говорю: отправим в ту психушку, откуда он бежал.

– А не убьете?

– Что вы такое говорите?! Нужен он мне! Переправлю в Соцгород, и пускай его там лечат.

– Что-то я сомневаюсь.

– Вот заладил! Говорю же: пушинки с него сдувать буду.

– Ну, хорошо…

– Так вы согласны?

Иван неопределенно пожал плечами.

– Вот и договорились, – подвела итог беседы Людмила Сергеевна. – А теперь можете отправляться. Только смотрите, не подведите, – и она многозначительно постучала толстым пальчиком по столу.

«Странник я в этом мире».

Василид

Иван лежал на койке и размышлял о том, как легко можно стать Иудой. Всего за каких-то полчаса ни к чему не обязывающей беседы его склонили к предательству. Хотя… А может, и не склонили. Может, в глубине души он сам к нему стремился. Но предательство ли это? Кто ему Шурик? Да никто. Он не состоит в числе приверженцев «джинсового», не молится на него… И потом, Иуда получил за свое черное дело тридцать сребреников, а он, Иван, ни копейки. Тогда ради чего он собирался предать? Из чисто спортивного интереса? Но с другой стороны, можно допустить, что запрятанное глубоко в подсознание каждого человека гнездится гаденькое, но столь приятное чувство возможности поглумиться над другой личностью. И рано или поздно это чувство выплывает, нет, скорее вырывается наружу. Сделай подлость – получишь удовольствие. Или это всего лишь оправдание своей гнилой сущности? А может, не стоит никого предавать, чтобы потом не мучиться всю жизнь. Ведь чего проще, собраться сию минуту и бежать из этого заколдованного городка. Покидать вещи в сумку, и на шоссе. Авось кто-нибудь подберет. А если сейчас не подберет, так уж утром обязательно. Но это – малодушие, трусость. Бежать, словно что-то уже натворил. Не проще ли взять себя в руки, а завтра, при появлении солдат, остаться сидеть на месте. Чего он, собственно, испугался? Что эта толстая баба может ему сделать? Да он ничего конкретного ей и не обещал. Она даже вознаграждения не предложила, следовательно, он свободен от каких-либо обязательств. Нет, погоди… А если она все-таки права, и никакой это не мессия, а сумасшедший? И что из того?..

Иван лежал и таращился в открытое окно. Уже начинало чуть заметно светлеть. Молодой, рогатый месяц плыл над полями, над речкой, над березовыми колками, над крышами домов. Посвежело. Сладко пахло душистым табаком. В палисаднике завозились ночующие там воробьи. Где-то вдалеке неожиданно раздался истошный пьяный вопль, также неожиданно оборвавшийся, точно человеку заткнули рот. Мысли нашего героя смешались, и он заснул.

Пробудился Иван довольно поздно. Он отверз веки. Жаркое солнце било прямо в лицо. Взглянул на не снятые с руки часы. Ого! Двенадцать! Ничего себе продрых! Так и царствие небесное проспишь, – как выражалась его покойная бабушка.

Воспоминание о божественных чертогах немедленно повлекло за собой иные мысли. Ведь сегодня должны арестовывать Шурика! А может, уже и арестовали. Как же он проспал!