– Жаль, что такая дельная девочка погибла ни за что! – вздохнула Алла. – Она ведь могла чего-то добиться в жизни…

– Зато именно на ней они и прокололись! – заметил Белкин. – Хоть это утешительно!

– Не для нее, – покачал головой Антон. – На том свете никого утешить нельзя – им до лампочки наши земные дела!

– Боюсь, вы правы, – согласилась Алла. – По крайней мере, мы хотя бы отомстили за нее, найдя преступников! С Дашей они совершили ошибку, и с этой ошибки началась череда неудач, которая в результате и привела их к провалу.

– А нас – к премии! – весело сверкая голубыми глазами, добавил Белкин.

– И по этому поводу, дорогие коллеги, я приглашаю всех в кафе! – закончила Алла. – Только обещайте, что не станете есть пирожные на моих глазах – я этого не вынесу!

– Алла Гурьевна, мы не по этой части! – заверил ее Антон. – Только мясо, рыба и… что там вам еще разрешено по вашей диете?

– Пиво! – радостно выкрикнул Белкин. – И много-много шампанского!

* * *

Мономах и Гурнов сидели на крыльце, глядя на ярко-красный диск солнца, медленно катящийся к закату.

– Такой цвет к ветру, кажется? – спросил патолог, вытягивая длинную шею, словно пытался достать до неба, и одновременно пригубливая коньяк – бутылка стояла между ними на ступеньках, а чуть ниже лежал Жук, деловито грызущий огромное свиное ухо, купленное Мономахом в зоомагазине по дороге домой.

Мономах не ответил на реплику приятеля, поэтому тот спросил:

– Ты чего не в духе сегодня?

– Да я все время думаю об этом деле с детдомовцами, понимаешь! – вздохнул Мономах.

– А-а, это о том, в котором твой пациент, любимчик Кац, фигурирует?

– Точно.

– И что тебе не так?

– Представляешь, больше тридцати детей лишились жилья, двое погибли, а двое других едва не расстались с жизнью!

– Они, знаешь ли, не дети – им всем больше восемнадцати!

– Они гораздо большие дети, чем те, что выросли в семье, Вань! Всю жизнь за ними ходили как за младенцами, обеспечивали быт, лечили за счет государства, одевали-обували…

– Вот-вот, а лучше бы научили справляться с жизненными трудностями. Должен же быть у них какой-то «курс молодого бойца», что ли? Раз мамки-папки нет, нужно воспитателям предупреждать, какие опасности могут поджидать их за дверьми детдома!

– Тут ты прав, – кивнул Мономах. – Только не стоит забывать, что часть этих ребят обременена разнообразными заболеваниями, включая психические, а другая часть больше похожа на диких кошек, внезапно выпущенных из переноски: они рвутся к свободе, словно нет на свете ничего важнее нее! Им хочется все делать самим, хоть они ничего и не умеют – приобретать вещи, гулять, заводить новых друзей… Видимо, первое время они никак не могут насытится новой жизнью!

– Ага, и хлебают ее по полной! А то и захлебываются…

– Так что сам видишь, как тяжело их чему-то научить – им кажется, что они и так со всем справятся, как только ослабнет контроль. И знаешь, справились бы, если бы мир не был таким злым!

– А что, считаешь, он добрее к старикам, к примеру, или одиноким мамашам с детьми? Нет, дружище, всем тяжело, не только сиротам!

– Ты меня не понял, – подавив вздох, покачал головой Мономах. – Дело не в том, что с ними все это произошло – с сотнями людей случаются неприятности и даже трагедии, на них нападают, убивают, грабят…

– А в чем же тогда дело? – развел длинными, тощими руками Гурнов.

– В том, что их никто не искал! Никто не знал, что с ними произошло, но даже если б знали, думаешь, озаботились бы? Ненужные люди – с самого начала своей жизни они никому не интересны, потому-то на них и оседает всякая накипь вроде этих бандитов – как говорится, свято место пусто не бывает! Если детей не воспитывают родители, ими занимается улица. Если незащищенными категориями людей не занимается государство, они попадают в лапы криминалитета… Представляешь, каково это – быть никому не нужным? Когда всем все равно, жив ты, нет ли… Да и с Рукояткиным так же вышло! Состоятельный человек, интеллигентный, зла никому не делал. Потерял всех близких родственников, и тоже стал никому не важен – кроме тех, кому были нужны его деньги! Если бы не попугай, никто бы и не узнал о его насильственной смерти – прикинь, Рукояткина любил только попугай! И не потому, что он был плохим человеком, просто он не имел родных, а остальным, в сущности, не было до него дела. Единственный близкий друг, адвокат Горин, живет за границей, а значит, считай, что его нет!

Они помолчали некоторое время.

– А знаешь, Мономах, ведь я в таком же положении! – неожиданно проговорил Гурнов. – Вот, скажем, если ты пропадешь, – тьфу-тьфу-тьфу, конечно, – Артемка поднимет всех на ноги, Сархатик свою диаспору вздыбит, да и бывшая твоя, со всеми ее связями, в стороне не останется… А я? Пять неудачных браков – и ни одной живой души рядом… Видишь ли, я никогда не мечтал о детях – слишком много хлопот с воспитанием, да и времени они отнимают жуть как много, не говоря уже о деньгах… Хотя мне, признаться, грех жаловаться на финансовое положение! Так что, Мономах, главное – родные, причем те, которые тебя действительно любят!

– Неправда! – возразил Мономах. – Есть же еще друзья, верно? Если бы с тобой что-то случилось, я бы не успокоился, пока не выяснил, что произошло. А потом нашел бы тех, кто причинил тебе вред, и перегрыз им глотки!

– Ну ты даешь, Мономах! – рассмеялся патолог, заметно повеселев.

– Но я надеюсь, с тобой все будет в порядке, потому что где я еще найду такого хорошего соратника, собеседника и собутыльника?

– Ну, тогда давай дернем за эти три С! – уже совсем жизнерадостно предложил Гурнов.

Мужчины подняли бокалы и собирались чокнуться, когда зазвонил телефон Мономаха, лежащий рядом на крыльце.

– Владимир Всеволодович, добрый вечер! – услышал он в трубке голос Горина.

– Что-то случилось, Борис Ильич? – удивленно спросил Мономах, уверенный, что ему больше не доведется общаться с адвокатом – во всяком случае, до суда.

– Да нет, ничего не случилось, просто я хотел поставить вас в известность о том, что инициирую гражданский иск в отношении признания Тамары Челищевой недостойной наследницей Аркадия. Конечно, из-за уголовного дела процесс затянется, но это не означает, что вы должны ждать окончания процедуры.

– Я? – переспросил Мономах. – А при чем здесь я, простите?

– Ну как же, теперь вы – наследник!

– Что-что?

– Владимир Всеволодович, вы – владелец Капитана, вы заботитесь о нем, выполняя волю моего покойного друга. Значит, вы автоматически становитесь его наследником, как только Тамара будет осуждена и лишена этого статуса.

– Но я ведь даже не был с ним знаком!