– У вас болят глаза? Закрыть занавеску?

Блез моргнул два раза.

– Значит, закрываю.

Блез простонал.

– Не закрываю.

Блез моргнул один раз. Лисандр колебался. Неужели это – ответ? И все так просто? Как же он раньше не сообразил? Верный методу наставника, он решил проверить гипотезу опытным путем.

– Меня зовут Лисандр, – заявил Лисандр, рискуя показаться полным кретином.

Блез моргнул один раз.

– А вас – Кунигунда.

Блез моргнул дважды. Лисандр чуть не задохнулся от восторга.

– Мы живем в Краеугольном Камне.

Один раз. Да.

– Мы живем в Сириезе.

Два раза. Нет.

– Вы говорите! – вскричал Лисандр. – Вы говорите, вы говорите, вы говорите!!!

Блез, разумеется, не ответил. Но в глазах у него заблестела искорка. Радость, победа, нетерпение. Лисандр тут же опять посерьезнел. Наконец-то он узнает все, что хотел. Сведения потекут рекой. Он начал с главного:

– Вам больно?

Нет.

– Вам чего-нибудь не хватает?

Нет.

Лисандр сам удивился, насколько ему стало легче. И перешел ко второму мучившему его вопросу:

– Вы помните, как все произошло?

Да.

– Вы что-то нашли в комнате Сидры?

Да.

– Что?

Тут Лисандр сообразил, насколько их способ общения ограничен, и его захлестнуло отчаяние. «Да» и «нет» – вот и все доступные ответы. Блез снова поглядел на него пристально. У него и на это было решение, но поймет ли его Лисандр? Было средство целиком вернуть ему речь, распахнуть сундук его мыслей. Но найдется ли у кого-то столько терпения, изобретательности и прилежания, чтобы его воплотить?

Через три дня Лисандр открыл это средство.

Дождя не было с самого рождения Мириам, и вот настал день ее крестин. Все вокруг задыхалось от пыли. Торжество готовилось простое, под стать бедному королевству, но каждый вкладывал в него свою лепту. Садовники любовно поливали лужайку водой из пруда, дети мастерили бумажные фонарики, вышивальщицы работали сверхурочно. Марта творила чудеса из даров леса и приготовила такой фуршет, что выглядел он в два раза обильнее, чем был на самом деле, и каждое блюдо смотрелось за два. Оркестр готовился играть так, чтобы ноги сами пускались в пляс и, танцуя, все забыли и лютую зиму, и знойную весну, и слишком туго затянутые пояса. Одно то, что Жакар далеко, уже было поводом для праздника. Этот день должен стать самым светлым в году, и главной в нем будет принцесса, как залог всеобщего благополучия.

Эсме и сама получила надушенное лавандой приглашение, какие развозила во все концы королевства. Но идти на крестины ей вовсе не хотелось. Во-первых, придется наряжаться в девушку. Во-вторых, там будет Лукас в окружении своих новых пациенток. После случая с гадюкой она работала не покладая рук и старалась с ним не пересекаться. Он красив, знаменит, талантлив, а она… Да никто. Самая посредственная самоучка. Шанс, что он ею заинтересуется, был равен нулю и даже меньше. Видеть его, слышать, говорить с ним будет мучением. Но она знала: освободить от королевского приглашения может только смерть. И долго думала, что лучше: пойти на праздник или умереть.

В итоге Эсме нашла компромисс: она появится на празднике, но сразу же уйдет. В день торжества она встала до зари и нарвала цветов по оврагам, потому что обещала детям с фермы плести с ними венки. Когда она вернулась с целой охапкой влажных трав, в крыле слуг работа уже кипела. Манфред поручил Бенуа («слуге, подающему самые большие надежды в своем поколении») расстановку столов, чистку серебра, вощение туфель, натирание хрусталя. Рыжий Бенуа выкрикивал приказы направо и налево, только его и было слышно.

Очередной его окрик разбудил Лукаса, и он долго разглядывал висящий в шкафу синий форменный костюм. Неужели это его? Каждое утро он задавал себе этот вопрос. Костюм его было традиционным, всюду узнаваемым одеянием врача. Узкие брюки, узкий жилет, длинный камзол со стоячим воротом, шерстяной плащ на межсезонье и габардиновый на зиму. В случае сильной жары Лукасу позволялось не носить жабо, но он надеялся обходиться без него весь год. Он кое-как терпел колючую сорочку, но только если чуть расстегнуть жилет.

Приготовления к праздникам он всегда любил больше самих праздников и, не одеваясь, подошел к окну, чтобы насладиться действом. Он видел, как снуют туда-сюда грабли, лестницы, подпорки, вазы, флажки, десятки стаканов и цветочных букетов, собранных ночью, чтобы лепестки дольше хранили свежесть. В воздухе пахло духами, обжаренным шалфеем и жарким из ягненка. Он сразу заметил Эсме – она сидела по-турецки на берегу пруда, в окружении толпы ребятишек и гор цветов. Она обрывала листья с длинных стеблей, иногда останавливалась и стряхивала с рукава росу, мерила головы детей, показывала, как плести венок, и ни разу не подняла на него взгляд.

Чуть позже и совсем в другой комнате Лисандр наблюдал за мучениями Блеза: один слуга одевал его с грехом пополам, другой готовил носилки, третий натирал от комаров мелиссой. Король не забыл обещания устроить Блезу первый выход на крестины. Но и Блез не поменял своего мнения: он совершенно не хотел, чтобы его куда-то выносили. Крещение должно было состояться через час, слуги спешили, но Лисандр заметил, как веки моргнули два раза, отрицая происходящее.

– Он не хочет на улицу.

– Приказ короля, так что не мешайся, пострел.

– Но он правда не хочет.

– Приказ ко…

– Сейчас я сбегаю за королем! – решил Лисандр и побежал в сторону монаршего кабинета.

Манфред как раз успел втиснуть Тибо в прекрасный светло-зеленый камзол, а цирюльнику наконец-то удалась идеальная стрижка: ни ежик, ни грива. Тонкое равновесие вряд ли продержится дольше недели, но пока даже шрам, казалось, смотрелся на лице вполне гармонично.

– Блез не хочет на улицу? Откуда ты знаешь?

– Знаю, потому что он говорит со мной, сир.

– Он с тобой… что?

– По-своему говорит, сир.

– Я должен это услышать.

– Увидеть, сир.

– Разве не услышать?

– Нет, увидеть. Пойдемте, сир.

Через минуту король склонился над Блезом. Сердце наставника рвалось из груди. Какой неожиданный случай! Наконец он сможет вывалить все. За семь секунд Лисандр установил по движениям век, что Блез отказывается участвовать в празднике. Тибо отослал слуг и, думая, что это все, уже собрался уходить, но тут Блез застонал так, что лицо его стало пунцовым. Веки моргали, будто взбесившись.

– Вы хотите говорить? – спросил Лисандр.

Он не просто хотел – он готов был взорваться, если не заговорит сию же секунду. Он не хотел открывать Лисандру то, что собирался сказать королю, но теперь, когда оба, и адресат, и переводчик, были здесь, он должен был наконец все сказать.