В своем цикле очерков «По Союзу Советов» именно в контексте детских трудовых колоний Горький открыто оправдывал практику создания показательных учреждений. Примечательно, что при этом он объяснял своим читателям: на самом деле он не «знатный иностранец» и очень хорошо понимает, что такие колонии не являются типичными. Так, коммуна им. Дзержинского, сияющая чистотой и оснащенная новейшим оборудованием, была, по словам Горького, устроена «образцово», «на показ» и пышущие здоровьем дети, жившие там, были отобраны тоже «как будто на показ». Однако далее Горький объяснял, почему демонстрация образца была полезна и даже необходима: «В этой колонии многому можно научиться устроителям таких учреждений». И более того — «очевидно, она основана для того, чтобы показать, какой, в идеале, должна быть детская трудовая колония для “правонарушителей”, для “социально-опасных”»{534}. Другими словами, образцовая модель должна была принести такую же пользу в приближении идеала к реальной жизни, какую литературные идеи Горького привнесли в развитие советской культуры.

Работая над сценарием к фильму «Преступники», Горький просил делать ему замечания по тексту как бывших беспризорников, так и Ягоду. 13 сентября 1932 года в газете «Известия» появилась заметка, в которой сообщалось, что выдающийся режиссер Абрам Роом собирается снимать фильм по этому сценарию. Однако фильм так никогда и не был снят{535}.[45] Этот нереализованный сценарий Горького имел малоизвестные исторические последствия. Во время подготовительной работы над фильмом в сентябре 1931 года Роом три дня провел в Болшево, а его помощники — семь дней. Один из молодых ассистентов Роома — шестнадцатилетний Юрий Солоневич, бежавший в 1934 году на Запад через советско-финскую границу и опубликовавший в 1938 году в Софии воспоминания, — разговаривал с болшевскими воспитанниками и понимал их жаргон[46].

Роом советовал Солоневичу быть осторожным и внимательным, поскольку Болшево было «маленьким кусочком ГПУ». Вняв совету, последний обнаружил здесь театр, в котором гастролировали лучшие театральные коллективы СССР, еду, которая на вкус была как «манна небесная», и товары, которые покупали молодые коммунары-работники и которые за пределами коммуны можно было приобрести только за валюту в магазинах Торгсина, часто посещавшихся иностранцами. Солоневич вспоминал не без сарказма, что иногда появлялись группы людей с фотокамерами «Кодак» и биноклями, наблюдавшие за всем происходящим, как в зоопарке, — и это были как раз «знатные иностранцы». Солоневич, сам бывший тогда юнцом, вспоминал свои ночные разговоры с мальчишками-коммунарами. Предусмотрительно изъясняясь на эзоповом языке, они дали ему понять, что их привезли из костромского изолятора для малолетних преступников, где в обычае были суровые условия содержания и побои. Угроза возврата в Кострому висела над ними дамокловым мечом, о чем начальство не уставало напоминать воспитанникам: «Они сказали нам: будете честными трудящимися — останетесь». Другой «перекованный» коммунар встрял в разговор с объяснением собственного хорошего поведения, настолько же основательным, насколько и ироничным: «У нас тут такая Европа»{536}.

Смерть Горького в 1936 году и его последующая канонизация в качестве выдающегося деятеля советской культуры приблизительно совпали с прекращением деятельности Болшевской коммуны и упадком когда-то экспериментально-новаторского концлагеря на Соловках. Если модель детской трудовой коммуны для перевоспитания малолетних преступников первоначально использовалась в пропагандистских целях для оправдания концлагерей с применением каторжного труда, то новый огромный рост детской беспризорности и преступности в период коллективизации привел к слиянию двух форм «перевоспитания» в середине 1930-х годов. 3 июня 1934 года в Кремле состоялось совещание на высоком уровне под председательством Ягоды по вопросам детской беспризорности, в результате которого ГУЛАГу ОГПУ и Главному управлению милиции и уголовного розыска была поручена ведущая роль в борьбе с детской беспризорностью. В 1935 году главный чекист попытался воздействовать на Сталина с тем, чтобы тот распорядился расширить «сеть закрытых учреждений НКВД для осужденных несовершеннолетних преступников». По иронии судьбы, это произошло через десять лет после того, как Ягода озвучил свою мечту — покончить с преступностью малолетних с помощью коммун ОГПУ, и именно в тот год, когда главный чекист провозгласил болшевский стиль перевоспитания образцом для всей страны на десятилетнем юбилее коммуны. Тайный лоббист преуспел: в том же году все трудовые колонии для малолетних и все центры временного содержания были переданы в ведение НКВД, который стал ответственным за судьбу 85 тыс. малолетних правонарушителей, по данным Ягоды на июнь 1935 года. По его приказу в результате операции, напоминавшей настоящую «гуманитарную катастрофу», последовавшую за выселением кулаков, 5 тыс. бездомных детей из Москвы и других городов были вывезены в Западную Сибирь, в окрестности Томска и брошены там — на голой земле, в палатках, откуда они устраивали «массовые побеги», впрочем, как и из других спецпоселений. Светлана Гладыш проанализировала, как эти два типа учреждений — детская трудовая коммуна и лагерь принудительного труда — были «спутаны» к 1934–1935 годам, т.е. еще до того, как лагерный принцип восторжествовал в период Большого террора. Весьма символично, что одним из решений, призванных стабилизировать томскую катастрофу, являлась отправка туда «выпускников» из Болшево{537}. Еще одним символичным жестом этого слияния было назначение в 1935 году Макаренко, теперь облаченного в форму начальника одного из подразделений Комиссариата внутренних дел, на должность старшего инспектора образования и воспитания Отдела трудовых коммун НКВД УССР{538}. Наивысшим проявлением парадоксальности и даже цинизма можно считать тот факт, что Болшевская коммуна достигла апогея своей международной известности в середине 1930-х годов, повсеместно пропагандируя ту идею, что практически каждого ребенка можно перевоспитать; однако именно в это самое время советская политика начала основываться на жесткой идеологеме, что антисоветскую преступную деятельность ведут индивиды, невосприимчивые к перевоспитанию.