Предательница. Лгунья.

Впереди, совсем близко, мелькнуло движение – кто-то подошел к ней и остановился в паре шагов. Должно быть, Рошель наконец избавилась от досадной помехи и пришла покончить со всем! Так даже лучше – погрузиться в спасительную смерть и избавиться от этой тяжести на душе.

Но когда она подняла голову, она увидела совсем не Рошель. Перед ней стояла девочка лет двенадцати-тринадцати, тонкая, сильная, ловкая. Смуглая от долгих часов, проведенных в саду, с выжженными солнцем волосами. Девочка без татуировок и пирсинга, ничего не скрывающая и не маскирующая, настоящая. Та, что обожала магию и преданно шептала деревьям, что никогда их не оставит, что она будет защищать их, раз уж ей досталась такая сила. Если ты получил магический дар, нужно его использовать, как же иначе?

Потом эта девочка повзрослела, прошла через предательство, озлобилась и замкнулась. Стала искать себя там, где искать совсем не следовало, потому что в чужих мечтах ты не найдешь ничего хорошего. Но до этого беспощадного «потом» она была самой честной и самой счастливой девочкой на свете.

Алеста догадывалась, что это такое. Бабушка рассказывала ей, что лес способен создавать миражи – это природная магия, которой частенько пользуются нелюди, такие, как лешие. И этот мираж, должно быть, был создан с помощью той памяти, которую хранили о ней деревья из поместья Арбор.

Но ей сейчас было все равно, что перед ней иллюзия. Она смотрела в светло-зеленые, почти желтые глаза девочки, которая точно знала, кто она такая и чего хочет, Она не металась между мирами, не тратила долгие часы на самокопание и сомнения. Она умела мечтать, ей было не страшно принять себя. Напротив, это было для нее самым естественным знанием – вот я, Алеста, вот моя сила и мои деревья, а больше мне ничего не нужно.

– Ты не понимаешь, – с непонятной ей самой горечью прошептала Алеста. – Нельзя жить одними мечтами! Мне уже не тринадцать лет… Нельзя выходить в мир вот такой открытой всему дурочкой!

– Нужно надевать маску? – усмехнулась девочка. – А лучше – много масок, по одной на каждый день твоей жизни? А ты не боишься, что однажды ты снимешь маску – а под ней ничего нет? Твое лицо просто выцвело и исчезло, навеки лишенное солнечного света.

– Я не надевала маску, я жила, как хотела!

– Ты надела маску человека, хотя человеком не была. Посмотри – все рассыпалось! Ложь – плохой клей, она ничего долго не удержит. Дольше держит древесная смола.

– Да уж, у деревьев всего и радости – вода, земля и солнце!

Ее ирония не обидела девочку, та продолжала мягко улыбаться:

– Разве вода, земля и солнце принесли тебе меньше радости за твою жизнь, чем квартира, машина и чужие традиции? Ты хотела сделать свой мир большим, потому что раньше он казался тебе примитивным. Но он был большим, когда был простым. Глотая таблетки, чтобы забыться, ты не могла стать собой.

– Что ты вообще знаешь? Я была дурой, когда была тобой! Все эти твои мечты, дурацкие желания… «Хочу быть благородной колдуньей!» «Хочу связывать людей с природой!» К чему это могло меня привести? Это не я, я другая, не бабулина внучка и радость всего клана Арбор, а самостоятельный человек, мне не нужны эти проклятые силы!

Улыбка исчезла с лица девочки, зеленые глаза блеснули гневом. Она снова заговорила – сначала спокойно, а потом все громче и громче, переходя на крик:

– Я вижу тебя насквозь. Ты хочешь стать человеком? Никогда не была и никогда не будешь! Ты предала меня, всех нас, и даже не заметила этого. Ты все еще ищешь себя среди чужих примеров, а я уже знаю, кем ты стала, и я больше не люблю тебя!

Крикнула высоко, по-детски обиженно, и исчезла, рассыпавшись сухими безжизненными листьями. А деревья все шептали:

Предательница… Лгунья…

Тебя больше нет, поэтому мы не можем тебя любить.

Она и сама не до конца понимала, что с ней творилось. Онемение, вызванное разрушенными мечтами о человеческой жизни, отступало, а под ним, как под тающим льдом, поднимались ростки старых, совсем уже забытых желаний. Среди них мелькали обрывочные воспоминания, образы, голоса…

– Бабушка, смотри, как я умею!

И редкий, тихий смех Фьоры Арбор, который не каждый в их клане слышал:

– Осторожней, а то упадешь!

– Не упаду… Ой!

Конечно же, она падает. Но теплые сильные руки поднимают ее и снова ставят на пока еще не слушающиеся ножки.

– Не страшно, маленькая, так надо. Ты же из семьи Арбор, помнишь? Мы не ломаемся. Под ударом мы прижимаемся к земле, как трава, потому что земля – наша мать. А потом мы снова выпрямляемся! Попробуй еще раз. Всегда пробуй еще раз.

Всегда…

Алеста посмотрела на свои руки, на вогнанные в сухую землю пальцы, и поняла, что они больше не дрожат.

Вот тогда Рошель наконец пришла за ней. Она выглядела потрепанной, утирала кровь с лица – ей здорово досталось. Но мраморного голема больше нигде не было, а значит, она была готова привести приговор в исполнение.

Однако она опоздала – всего на минуту, которая решила все. Алеста сбросила все блоки, позволяя своей силе снова литься рекой. Не важно, сколько времени прошло и сколько таблеток она приняла за эти годы. Она все еще леди Алеста Арбор, дочь своей семьи, хранительница силы природы. И так будет всегда, а Александра Фет – это просто имя для внешнего мира, которое есть у каждой колдуньи.

Она почувствовала этот мир остро, сильно, от крошечного камешка до вершины самого сухого дерева, и поняла, как много здесь боли. В Пустоши-42 почти не осталось энергии, деревья умирали здесь каждый день, они проигрывали битву. Как не проиграть, если нет энергии, нет воды, совсем мало света? Они держались за надежду, которая была заведомо бессмысленной – и все равно держались, окруженные мертвыми телами своих братьев.

И тут появилась она со своей рефлексией. Колдунья, полная живительной силы, но отказывающаяся ее использовать. В этом она, пожалуй, напоминала избалованную девицу, которая явилась в ожоговое отделение, чтобы пожаловаться на сломанный ноготь.

Поэтому деревья были в ярости. Они были правы, называя ее предательницей. Но… ничего ведь еще не закончилось!

– Простите меня, – прошептала Алеста. – Я все, все исправлю!

– Что ты там мямлишь? – раздраженно спросила Рошель. От ее привычной дипломатичности ничего не осталось, боль мешала ей сосредоточиться. – Хотя бы умри молча!

Но умирать Алеста больше не собиралась. Она отпустила свою энергию, копившуюся годами, однако направила ее не на Рошель Интегри – ей было плевать на нее, еще худшую предательницу, чем она сама. Алеста отдала всю себя, без остатка, Пустоши-42.

И мир ожил. Сухая, похожая на порох земля, стала черной и сочной, способной порождать жизнь. Деревья вспыхнули, как пламенем, свежей зеленью, выпрямились сломанные ветки, напитались живительной влагой стволы. А по ним уже вились лианы, поднимались изящные шубки из зеленого и серебристого мха. Цветы и травы по колено, кусты и ягоды – все вернулось, стало таким, как и должно быть.