— Раджив Ганди — этот плейбой и шут, — сказал Ахтар после ухода Риаза, — потерял контроль над начальником штаба своей армии. Президент еще в октябре давал знать Дели, что если учения «Брастэкс» примут провокационный характер, он ответит тем же. Но Сандаржи решил, что может игнорировать нашу озабоченность, а Ганди вообще не обращал на это внимания, пока две недели назад его собственная пресса не заговорила о войне. Тогда он решил наверстать упущенное.

— Да-а, — протянул я, — чуть не опоздал. Это что, была просто провокация, вышедшая из-под контроля, или был какой-то другой замысел?

— Это Сандаржи, — сказал Ахтар с таким видом, как если бы доверял мне какой-то большой секрет. — Он хотел войны. Он думал, что сможет спровоцировать президента Зию на первый шаг, заставить его первым совершить ошибку. Он думал, что может войти в Пакистан и разделаться со всем за одну неделю. Потом Зия подвинул немного свои силы, особенно танки в Бахавалпуре, и у Сандаржи сразу получилась иная картина. Как раз Пакистан мог справиться с ситуацией за одну неделю!

— Все накалилось так быстро и так же быстро остыло, что мы так и не поняли: насколько близковы подошли к грани войны?

Ахтар вытянул руку и пальцемизобразил спусковой крючок.

— Вот как близко, — сказал он, нажимая воображаемый курок. — Оставалось только, чтобы какой-нибудь младший офицер с нашей или с индийской стороны на границе — действительно какой-то младший офицер — потерял контроль над собой, нажал на спусковой крючок, и все бы началось. Зия знал это. И он знает менталитет индийцев. Он поставил их на место.

— Хорошенький способ двум потенциальным ядерным державам вести дела между собой, — заметил я.

От слова «ядерным» Ахтар ощетинился.

— Но Пакистан не является ядерной державой, и вам это известно лучше, чем кому-либо.

Тема беседы и атмосфера изменились. Самые серьезные трения между США и Пакистаном касались программы создания ядерного оружия, тайной гонки вооружений с его соседом, которая шла с того самого момента, как в 1974 году Индия произвела взрыв первого экспериментального ядерного устройства. Конгресс США принял целый ряд решений о применении санкций к Пакистану в связи с его программой создания ядерного оружия, но выполнение большинства этих решений зависело от президента США. До сих пор Рейгану удавалось убеждать Конгресс, что Пакистан еще не перешел порог распространения ядерного оружия. В этой связи любое упоминание ядерных программ Пакистана выводило начальника пакистанской разведки из равновесия. Я специально задал этот вопрос, чтобы проверить, не думал ли Ахтар, что Сандаржи затеял учения «Брастэкс» как прикрытие для нанесения упреждающего удара по ядерному комплексу Пакистана под Исламабадом. Ахтар на эту удочку не попался.

— Это радует, генерал, — сказал я, чувствуя, что Ахтар хочет закончить встречу, как он это всегда делал, резкой переменой темы разговора.

— Как себя чувствует г-н Кейси? — спросил он. — Президент беспокоится о нем.

Сведения об ухудшении состояния здоровья Кейси уже распространились, и мало кто в международном разведывательном сообществе ожидал, что он вернется в Лэнгли. В Вашингтоне и за рубежом строились догадки о том, кто станет его преемником.

— Боюсь, что ему плохо, но он следит за тем, что происходит в его любимых местах, в том числе в Исламабаде.

Ахтар смягчился.

— Пожалуйста, передайте ему, что мы очень ценим все, что он для нас сделал на протяжении этих лет. И, пожалуйста, передайте мою признательность г-ну Гейтсу за ту закулисную роль, которую он сыграл в разрядке возникшей у нас тут небольшой проблемы.

— Непременно сделаю это, и, пожалуйста, передайте президенту признательность г-на Гейтса за проявленное им хладнокровие в разрешении этого кризиса. Все ведь могло получиться совсем иначе.

Ахтар поднялся и проводил меня к Риазу, стоявшему прямо за дверью.

Кремль. 27 февраля 1987 года

Похоже, Горбачёву удалось добиться консенсуса, отметил про себя Анатолий Черняев, просматривая протоколы нескольких заседаний Политбюро за последние несколько недель, когда обсуждался вопрос об Афганистане. Мухаммад Наджибулла в декабре приезжал в Москву и произвел тут хорошее впечатление. В Москве его посчитали серьезным человеком, который сможет провести нелегкую работу по подготовке к тому дню, когда он уже не будет опираться на поддержку Советской армии.

Решение об уходе из Афганистана было бесповоротным, хотя Кремль все еще не решался заявить миру, что его политика интервенции была с самого начала ошибочной. Однако такие настроения не мешали членам Политбюро откровенно высказываться в своем кругу о прошлых ошибках. На заседаниях, состоявшихся 21 и 23 февраля, Эдуард Шеварднадзе ясно дал понять, что решение о выводе войск было абсолютно правильным, и даже высказался о том, кто, на его взгляд, нес ответственность за поражение в Афганистане.

— Сейчас я не буду вдаваться в обсуждение вопроса о том, правильно ли мы сделали, когда вошли туда, — заявил министр иностранных дел, обращаясь как раз к тому, от чего вроде бы отказывался. — Но мы пошли туда, не имея никакого представления о психологии этого народа и реальной обстановке в стране. Это факт! И все, что мы делали и делаем в Афганистане, несовместимо с моралью нашей страны.

— Было несовместимо, что мы вошли? — с нажимом спросил Громыко.

— И это тоже, — ответил Шеварднадзе. — Отношение к нам гораздо более негативное, чем это кажется на первый взгляд. И за это мы платим миллиард рублей в год. Это огромная сумма, и за это надо отвечать. Давайте еще раз конкретно подсчитаем, сколько нужно Афганистану, чтобы существовать экономически. Николай Иванович (он повернулся к Николаю Рыжкову, «архитектору» горбачёвской программы экономической перестройки, который в 1985 году вошел в Политбюро и вскоре возглавил Совет министров) в настоящее время не располагает такими данными, но в США считают, что нам ежегодно нужно два миллиарда. А японцы думают, что три миллиарда. Я даже не говорю о стоимости жизни наших людей.

— Сейчас мы не будем говорить о том, как возникла эта революция, — вмешался Горбачёв, — как мы на это реагировали и как колебались, вводить войска или нет.

— Да-да, — поддержал его Громыко, кивая головой.

— Сейчас мы должны заниматься настоящим и определить, какие нужно предпринять шаги.

— Доклад Эдуарда Амвросиевича (Шеварднадзе) дает реалистическую картину, — включился Рыжков. — Прежняя информация была необъективной. Обстановка снова требует от нас серьезно заняться этой проблемой.

Он заговорил о том, как трудно добиться прогресса в стране сплошной неграмотности и материальной нищеты.

— Лучше платить деньгами и керосином, чем человеческими жизнями, — сказал он. — Наш народ не понимает, что мы там делаем или почему мы там находимся уже семь лет. Легко уйти, но мы просто не можем бросить все на произвол судьбы. Многие страны отвернутся от нас. Мы должны оставить нейтральный и дружественный Афганистан. Какие шаги надо предпринять? Почему бы не сделать армию наемной? Что нужно для предотвращения дезертирства? Хорошие деньги. Лучше дать им оружие и боеприпасы, и пусть они сами воюют за то, что дотают нужным. Тем временем мы параллельно можем заняться политическим урегулированием. Нам нужно использовать для этого все контакты с Пакистаном и Соединенными Штатами.