— «Здравствуйте, — начал Молодой. — Поскольку я не запомнил вашего имени и не знаю, как вас теперь называть, то и своего имени я тоже называть не буду, чтобы не ставить вас в неловкое положение».

Игорь Васильевич и Сергей Сергеевич довольно ухмыльнулись, видимо, получая какое-то свое эстетическое наслаждение от чтения Молодого.

— «Мне странно слышать… — продолжил Молодой. — …про успехи западного авангарда по сравнению с авангардом советского времени и нашим нынешним авангардом, когда совершенно точно признаны Западом такие фамилии, как…»

Молодой начал перечислять фамилии, и это заняло у него минуты три, а в это время каждая новая фамилия вызывала у Игоря Васильевича и Сергея Сергеевича все более интенсивные ухмылки; Игорь не понимал, чему они ухмыляются и почему даже как бы с нетерпением ждут, когда Молодой озвучит следующую фамилию.

— Ужас, — признался Игорь Васильевич, когда Молодой остановился перевести дух, — прямо какой-то черный список черносотенца.

— «А также широко признанные на Западе местные художники», — передохнув, процитировал Молодой.

— Так это еще не все фамилии? — изумился Игорь Васильевич; Молодой, улыбаясь экрану телефона, сделал жест, чтобы Игорь Васильевич не шумел, и начал перечислять фамилии, но на этот раз уже с инициалами. Одних только Ивановых попалось штук пять, среди них двое Ивановых А. И.

Когда фамилии кончились, заинтересованный Игорь Васильевич спросил, точно ли Ивановых А. И. было двое, или Молодой окарался при чтении; Молодой подтвердил, что двое.

— Я не столько удивлен, что там столько Ивановых, сколько тому, что они там вообще есть, — сказал Сергей Сергеевич.

— Нет, ты не понял, Сергеич, всю соль этого списка, — возразил Игорь Васильевич. — Человек не зря упомянул двух Ивановых А. И. Это, по-моему, типа открытого письма. Полемика с откормленным мурлом пещерного капитализма в лице Саши. Там же у них небось иерархия почище, чем в армии, и если бы тот, кто это написал, упомянул только одного Иванова А. И., сразу бы стало понятно, какого Иванова он имеет в виду, а второй бы точно обиделся и перестал руку подавать. Уже двадцать лет нет Советского Союза, а свободные художники до сих пор по привычке по струнке ходят. Это просто феерия какая-то. Если бы сейчас фээсбэ не было, они бы его придумали и продолжали бы страдать под его гнетом.

После этих слов Игорю почему-то стало очень обидно за художников, и он хмуро сказал нескольким столбикам табачного пепла, лежащим возле его ног на полу, что, пожалуй, пойдет. Вездесущая советская плитка, которой отделывали все подряд, казалась очень желтой, очень мелкой, от нее рябило в глазах. Игоря как-то сразу услышали, зауговаривали, чтобы он остался, а иначе уснет где-нибудь по дороге в тающем сугробе, а когда приморозит, застынет насмерть или подхватит воспаление легких.

— Возьми хоть машину, просто едь аккуратно, — предложил Сергей Сергеевич, — или давай такси вызовем.

— Какое такси, — упрямо сказал Игорь, — нас на карте нету. Я в первый день еле нашел.

— Это да, — согласился Сергей Сергеевич, — но возьми машину все-таки, на улицах все равно никого нет, покатишься потихонечку.

— Да ну в баню, — сказал Игорь, поднимаясь, — ладно, если в столб какой въеду, а если угроблю кого-нибудь?

Когда он потом вспоминал, как уходил, то засомневался, что высказался так категорично и членораздельно, просто память подкладывала ему этот кусок разговора именно так. Скорее всего, он встал и промямлил что-нибудь, а коллеги его поняли именно потому, что сами были в том же состоянии — все были пьяны в дым, иначе удержали бы его от столь опрометчивого шага, как хождение в пьяном виде по промзоне и улицам ночного города. Следующее, что Игорь помнил, — это как он шел внутри внезапного трезвящего холода, по подтаявшей за день, но успевшей за ночь заледенеть дороге и несколько раз падал в сугробы на обочине, на вид казавшиеся мягкими, а на самом деле очень твердые, так что Игорю оставалось только охать, когда он в них бухался. Игорь помнил, что пожалел, что не послушался Игоря Васильевича и не поехал на машине. На трезвую голову Игорь сообразил, что будь сугробы мягкие, он остался бы в первом из них до утра.

Чудом его наконец вынесло на городской тротуар, идти стало легче. Холодный воздух и боль в ребрах от многочисленных ушибов придавали Игорю иллюзию некоей трезвости, за которой обычно следует девятый вал совершенного беспамятства, и в том состоянии, в каком он был в тот момент, Игорь это осознавал, поэтому пытался добраться до дома как можно быстрее.

Дважды ему попался один и тот же полицейский автомобиль, объезжавший улицы в поисках криминала, и в первый раз из автомобиля поинтересовались, все ли с Игорем в порядке и не пьян ли он, на что Игорь ответил, что с ним все в порядке, хотя он действительно пьян. Второй раз, когда Игорь закурил на ходу, автомобиль нагнал его, и оттуда спросили, не найдется ли у Игоря лишней сигаретки. Игорь нашел и лишнюю сигарету, и зажигалку, патрульный поблагодарил. Игорь в свою очередь полюбовался почти семейной сценкой из жизни полицейских, когда один из них стал убеждать второго, что пора бросать курить, что все уже провоняло табаком, что все уже бросили, что даже от бомжей пахнет не так противно, как от табачного дыма, на что курящий полицейский предложил некурящему целоваться тогда с бомжами, а Игорь заулыбался на все это и продолжил свой путь.

Промилле в крови отлакировали реальность в его глазах до такой степени, что город стал казаться сказочным местом, полным свежего весеннего ветра и чуть ли не огней Бродвея. Изредка мимо проезжали быстрые, словно взмыленные, машины с одинаковым бумканьем громкой музыки внутри, и блики уличных фонарей скользили по их гладким бокам и черным стеклам. Веселая компания молодых людей, попавшаяся Игорю навстречу, поинтересовалась, не нужна ли ему помощь, Игорь отказался от помощи и сказал, что живет недалеко, на что ему ответили: «Ну и хорошо».

Когда Игорь, радуясь такой благостности, царившей повсюду, вышел на блестящие в темноте трамвайные рельсы проспекта, как по заказу подоспел неизвестный трамвай, и оттуда спросили, не подвезти ли Игоря.

— Смотря куда вы едете, — сказал Игорь.

Оказалось, что трамваю с Игорем по пути, поэтому он полез в совершенно пустой салон, светлый от ламп настолько, что улицы совершенно не было видно за черными стеклами, пока Игорь не занял место у окошка. Радуясь, что сократил почти половину своего пешего пути, он стал глазеть на вывески и деревья с неожиданной высоты общественного транспорта, от которого совершенно отвык за годы, пока раскатывал на машине.

«Закроют нас через месяц, — почему-то подумалось Игорю, — или на клюшку, или на зону. Не могут не закрыть». Мысль эта показалась ему настолько приятной, что он рассмеялся.

Как ни странно, хозяева соседних садовых участков остались те же самые, только стали заметно старше и страшнее, ни один из них никуда не делся, не заболел и не умер, только родителей Игоря уже не было. С дома облезла некогда зеленая краска, он стоял черно-серый и сухой. Игорь думал, что дом окажется ниже, чем он предполагал, потому что все предметы, которые он помнил большими, в итоге оказывались меньше. Но это садовый участок оказался меньше, а дом как будто даже вырос за то время, пока Игорь не приезжал.