Тазар втянул воздух широкими ноздрями. В нем был запах огня и пожара.

– Главное – успеть до подхода их подкреплений. Потом придется самим защищаться. Если бы Брудерлинген все-таки взял Карстольд, то тут была бы вся его армия, а не те двадцать гроссов, что прислал король!

– Там этот чародей, разрази его небо! Когда его сломят, городишко падет вмиг. Я сам видел, там осталось-то полторы улицы! Думаете, король сидит в тылу, чтобы посмотреть на пленного колдуна?! – вступился за легендарного вождя высокопоставленный орк.

– Нет, король полагает, что мы не возьмем Кастелатус до подхода основных сил людей, и боится рисковать своим именем, славой… – орк даже не знал, что ответить, и замолчал.

Тазар пошел к своему шатру и бросил помощнику:

– Пошлите сто – двести всадников на запад и каждый час сменяйте дозорного руха. Я должен знать, когда они появятся!

Вождь варваров решил выспаться – на следующее утро предстоял главный штурм.

Блестящее чутье воина-тактика не подвело Тазара. Ему на самом деле было, о чем беспокоиться. Передовые отряды армии генерала Велеска стояли в двух днях пути от Кастелатуса, когда вождь варваров прилег выспаться перед решающим штурмом. Подобная редкая для Эрафии оперативность после первых сообщений о прорыве орков и отъезда короля на север была вызвана рядом важных, независимых друг от друга причин.

Канцлеру Рууду, которого не мог излечить ни один доктор и маг, вдруг стало легче. Многие называли это чудом. Врачи и монахи уверяли, что печень и почки канцлера поражены паразитами, пожирающими его изнутри. Извлечь их без риска для жизни никто не решался. Лорд Бэдивер уже полагал себя будущим канцлером, как тут его огорошили новостью о вторжении армии Крага Хака и волшебном выздоровлении герцога.

Пока Рууд с помощью врачей и телохранителей заново учился ходить и ел кашу с ложечки, Бэдивер срочно провел военный совет. Обязанности управления страной лежали на нем, и этим стоило воспользоваться, чтобы как минимум обозначить заявку на новый статус.

Впервые на заседании совета не было ни короля, ни принца Кристиана, ни канцлера, ни главы разведки. В отсутствие тяжелых фигур многие вновь вошедшие в совет после заговора Рейнхарда и обжившиеся в столице вельможи дали волю своим эмоциям. Большинство считало проблему орков заурядной неудачей на восточной границе, даже тогда, когда столица провинции уже была в осаде. Многие с пафосом говорили о Темном Круге и его происках. Вельможи поголовно вдавались в конспирологию и искали заговорщические контексты. Говорили, что проще договориться и предложить оркам вместе за определенную плату идти в поход на юг, чем их выдворять. Сперва Бэдивер не верил своим ушам. Они уже готовы сдаться оркам, что же будет, когда придут нойоны!

Но в то же время лорд Бэдивер понимал, что слова – это одно, а дело – совсем другое. На второй день заседания ситуация изменилась. Советник по внешним связям хорошо знал, что многие торговцы второй гильдии, ростовщики и кредиторы из других городов, в том числе несчастного Кастелатуса, имеют большое влияние на новых членов совета. К тому же с утра их настигла гневная отповедь короля, присланная с гонцом грифоновой гвардии от самой авлийской границы. Король требовал «немедленно разгромить и не оставить камня на камне от орочьих банд!».

И все-таки в совете выделилась группа пораженцев, стоявших за уступки Крагу Хаку. В присутствии короля они бы не осмелились высказывать подобное, но, зная немстительный характер Эдрика, лезли на рожон. Бэдивер понимал и нутром чувствовал здесь интригу, хоть для этого не стоило проводить полжизни при дворе Грифонхатов.

Весь Энроф гудел об одном – надо звать Арагон на помощь! Вон, южане с нами не торгуют, а Лордарон вообще закрыл границу и перебил посольство. Все говорили о скорой войне, но сами воевать не стремились. Все хотели восстановления пошатнувшегося величия Эрафии, при этом не прикладывая никаких личных усилий. Победить за счет кого угодно – эльфов, Арагона, каких-то народных ополчений востока, выдуманных наиболее острыми на язык придворными сплетниками, лишь бы ничего не менять в привычном ритме размеренной жизни. Неудовольствие росло и не могло больше сдерживаться. Бэдивер как никто понимал это.

Когда в обед на заседание принесли сообщение о крестьянском бунте в округе Мельде, герцог Лакостский махнул рукой: «Сброд, подавим за три дня! Зачинщики у меня вот где!» – он сжал кулак. Бэдивер промолчал, хотя знал – это восьмое за год выступление недовольных крестьян. Протест нарастал как снежный ком, и королевской властью были недовольны во всех слоях общества.

Крестьяне стали сомневаться в мудрости Эдрика после нереализованных обещаний рассмотреть вопрос об освобождении «зависимых» вместе с землей, но дело увязло в королевском совете, а после трагических событий в Александрете два года назад на нем и вовсе поставили крест.

Все понимали, безвозмездной передачи наделов крестьянам не будет. Самые прозорливые и образованные из селян открыто говорили о том, о чем молчали в совете: король так испугался, что мятеж Рейнхарда повторится в большем масштабе, что оставил все, как есть, на откуп господам. Теперь крестьяне вечно останутся рабами своей земли, все слова о равенстве и справедливости король оставил лишь на списках прожектов.

Дворянское сословие полагало ровно обратное. Все – от столицы до дальних обедневших пограничных замков – были потрясены тем, с какой жесткостью было подавлено выступление Рейнхарда. Как четко и долго преследовались его соратники, сторонники благой мечты – восстановления Империи Солнца. Многие считали это делом рук эльфов, которые не могут простить рыцарству развязанной войны пятнадцатилетней давности. Главным агентом эльфов считали Рууда, его ненавидели самые влиятельные и родовитые фамилии. Зато мелкие ремесленники, жители городов, среднее купечество и даже часть крестьян видели в канцлере сопротивлявшегося всему старому совету борца. Того, кто, снизойдя с аристократических высот, узнал жизнь простых людей. Многие молодые дворяне открыто восхищались новым канцлером.

Мелкое купечество было недовольно не столько крестьянскими выступлениями, уничтожавшими их караваны и склады, сколько твердолобой ущербностью большинства местных баронов, в руках которых по-прежнему была провинциальная власть. Большинство рыцарей оставались недалекими, необразованными местечковыми вымогателями. Наиболее же влиятельных торговцев раздражала внешняя блокада южных стран, значительно ударившая по их доходам. Самые богатые купцы, не скрываясь, называли Эдрика королем-пораженцем. Говорили, что корона должна дождаться молодого и сильного завоевателя, который с оружием в руках вернет былую славу и мощь Эрафии, особенно когда нойонская гиена вновь поднимает голову.

В этом им сочувствовало и духовенство. Церковь Велеса, особенно близкие канцлеру круги, не могли простить Эдрику оскорбления в Клекстоне год назад, когда он предпочел отдать руку своей дочери какому-то авлийскому шпиону, а не герцогу Рууду. К тому же ожидаемые уступки по крестьянскому вопросу неизбежно вели к переделу земель, а Церковь Велеса была крупнейшим землевладельцем и арендатором в центральной и южной Эрафии. Королем были недовольны все, и Бэдивер видел, что этот котел может взорваться. Советнику не хотелось быть сметенным этим взрывом.