— О ты, звезда базарных зазывал, о ты, украшение базара! — воскликнул Калум, уводя Саида с улицы внутрь лавки. — Вот уж действительно, как вовремя ты вернулся! И ведь какая ловкость рук! Так припечатать негодяя, что тот распластался на земле, будто и на ногах-то никогда не стоял! А мне-то, мне-то — не видать бы вовек больше цирюльника, не причесывать бороду, если бы ты явился на две минуты позже. Чем я могу тебя отблагодарить?

Рукою Саида водило чувство сострадания, которое ненадолго завладело его сердцем. Теперь же, когда это чувство улетучилось, он даже немного пожалел, что не дал как следует проучить злого старика. Подумаешь, ну потрепали бы ему бороду, думал он про себя, ну похудела бы она у него на дюжину волосков, зато, глядишь, недели на две стал бы шелковым и покладистым. Но, как бы то ни было, он решил воспользоваться размягченным состоянием духа купца и попросил позволить ему, в знак благодарности за спасение, раз в неделю иметь свободное время — для прогулки или чего другого. Калум согласился, ибо он прекрасно знал, что слуга его достаточно умен, чтобы не пуститься в бега без денег и подобающей одежды.

В скором времени Саид получил то, о чем мечтал. Уже в среду — день, когда молодые люди из знатнейших семей собирались на главной городской площади для военных состязаний, — он сказал Калуму, что хотел бы воспользоваться сегодняшним вечером для себя, и, получив разрешение, отправился на ту самую улицу, где жила добрая фея, постучался и тут же был впущен. Слуги, похоже, были готовы к его появлению, ибо они, не задав ему ни единого вопроса о цели его визита, провели его по лестнице в прекрасные покои и подали ему сначала воду, которая должна была сделать его неузнаваемым. Он увлажнил лицо, поглядел на себя в металлическое зеркало и сам себя едва узнал: загорелый, с красивой черной бородой, он выглядел теперь лет на десять старше, чем был на самом деле.

Затем его отвели в другие покои, где он обнаружил богатое, роскошное платье и все, что должно прилагаться к нему, — такой наряд впору носить самому халифу Багдадскому, когда он в полном блеске проводит смотр своим войскам. Кроме тюрбана из тончайшей ткани, украшенного бриллиантовой пряжкой и длинными перьями цапли, и красного кафтана из плотного шелка, расшитого серебряными цветами, Саид нашел здесь еще кольчугу, составленную из серебряных колец, такой тонкой выделки, что вся она прилегала к телу, отзываясь на каждое его движение, и в то же время была такою прочной, что могла выдержать любой удар — хоть копьем, хоть мечом. Кинжал дамасской стали в богатых ножнах, с рукоятью, усыпанной дорогими каменьями, несметной ценности, как подумалось Саиду, довершал его облаченье. Когда он в полном снаряжении вышел из покоев, к нему подошел слуга и вручил ему платок со словами, что это передала ему хозяйка дома. Если он оботрет свое лицо этим платком, то смуглость вся исчезнет и черная борода тоже.

Во дворе стояли три прекрасных коня. Саид выбрал себе самого красивого, другие достались его слугам. Радостный, он поскакал к тому месту, где должны были проходить состязания. Блеск его наряда и красота оружия привлекли к нему всеобщее внимание, и шепот изумления прокатился в толпе, когда он вступил в круг, миновав кольцо зрителей. Тут собралось блестящее общество: храбрейшие из храбрейших, благороднейшие из благороднейших юношей съехались на турнир, среди них были даже родные братья халифа — они изящно гарцевали на своих конях и потрясали копьями. Когда Саид въехал в круг, никто его, похоже, не узнал. Сын великого визиря с товарищами приблизился к нему, поприветствовал с почтением и пригласил принять участие в играх. Потом он спросил Саида, как его зовут и откуда он родом, тот назвался Альмансором из Каира и сказал, что он тут, дескать, проездом и что, будучи наслышан о храбрости и ловкости благородных юношей из Багдада, не мог отказать себе в удовольствии познакомиться с ними поближе. Юношам пришлись по нраву обходительность и доблестный вид Саида-Альмансора, они велели подать ему копье и предложили выбрать, за кого он будет выступать, потому что все участники разделились на две группы, чтобы сражаться друг с другом поодиночке и отдельными отрядами.

С самого начала уже одна наружность Саида притягивала к себе все взоры, теперь же зрители не могли надивиться его необыкновенной сноровке и легкости. Конь летал быстрее птицы, а меч был и того быстрее, когда Саид рассекал им воздух. Бросая копье, он делал это без всякого напряжения, метко направляя его в цель, как будто у него в руках был крепкий лук, из которого он просто пускал свою стрелу. Он победил самых храбрых бойцов из партии противников, и под конец все признали его первым победителем, так что даже один из братьев халифа и сын великого визиря, сражавшиеся вместе с Саидом в одном отряде, попросили сразиться с ним один на один. Из схватки с Али, братом халифа, Саид опять вышел победителем, а вот сын великого визиря сопротивлялся так отчаянно и упорно, что после долгой борьбы они оба решили отложить окончание боя до другого раза.

На другой день в Багдаде только и разговоров было, что о красивом, богатом и храбром чужестранце, все, кто его видел, даже те, кого он победил, были в восторге от его благородных манер, и даже в лавке у Калум-бека Саид слышал такие речи собственными ушами, все жаловались только, что не знают, где он живет. В следующий раз Саид нашел в доме феи еще более богатое платье и еще более изысканное оружие. Пол-Багдада сбежалось посмотреть теперь на турнир, и даже сам халиф наблюдал за зрелищем с балкона и с удивлением следил за выступлением чужеземца Альмансора; когда же состязание закончилось, он преподнес ему памятную золотую монету на золотой цепочке, которую он собственноручно надел ему на шею в знак своего восхищения. Неудивительно, что эта вторая, еще более убедительная, блестящая победа вызвала зависть молодых багдадцев.

— Куда это годится? — говорили они между собой. — Какой-то чужак явился к нам сюда в Багдад, всех победил, ему все почести и слава, а нам? Теперь он еще будет хвастаться повсюду, что среди цвета багдадской молодежи не нашлось ни одного, кто мог бы с ним хотя бы отдаленно сравниться!

Так они рассуждали и под конец решили, что во время следующего состязания как бы случайно подступятся к нему впятером или вшестером.

От внимательного взгляда Саида эти признаки недовольства, конечно, не ускользнули. Он видел, как они собирались по углам, шептались и с сердитыми лицами косились в его сторону. Он догадывался, что едва ли кто-нибудь из молодых людей питает к нему дружеские чувства, кроме разве что брата халифа и сына великого визиря, хотя и те бывали ему в тягость, досаждая расспросами — где он живет, да чем занимается, и что ему нравится в Багдаде, и так далее.

По странной случайности, из всех молодых людей, чье недовольство навлек на себя Саид, самую большую враждебность по отношению к нему выказывал своими неприкрыто свирепыми взглядами тот самый человек, которого Саид незадолго до того утихомирил в лавке Калум-бека, свалив его на землю в тот момент, когда он собирался лишить несчастного купца бороды. Саид приметил, что этот человек все время пристально и с завистью разглядывает его. Во время состязаний Саид несколько раз сходился с ним в поединке и побеждал его, но это же не повод для такой злости, думал Саид и начал побаиваться, что тот узнал его по голосу и по фигуре и всем теперь расскажет, что он — обыкновенный зазывала из лавки Калум-бека, такое открытие могло обернуться для Саида не только градом насмешек, но и местью этих людей. Коварный план его завистников с треском провалился благодаря осмотрительности и храбрости самого Саида и дружеской помощи брата халифа и сына великого визиря. Когда они увидели, что по меньшей мере шесть бойцов окружили Саида и пытаются стащить его с коня и разоружить, они подлетели к нападавшим, разогнали всю свору и пригрозили, что прогонят их с поля за такие подлости.