После этого слово взял Беназар. Он рассказал о своем сыне, представив его человеком благородным и добродетельным, и заверил всех, что тот не способен ни на какие дурные поступки и никогда и ни при каких обстоятельствах не пошел бы на кражу. Вот почему он требует, чтобы халиф учинил расследование по всей строгости.

— Надеюсь, — проговорил халиф, обращаясь к Калум-беку, — ты, как положено, заявил о краже в полицию?

— Ну разумеется, — с улыбкой отвечал Калум-бек. — Он был доставлен в участок и передан в руки судьи.

— Позвать сюда судью! — приказал халиф.

Ко всеобщему изумлению, тот немедленно явился — словно по мановению волшебной палочки. Халиф спросил его, помнит ли он этот случай, и судья подтвердил, что случай этот ему знаком.

— А ты допрашивал молодого человека? — поинтересовался халиф. — Он сознался в содеянном?

— Нет, — отвечал судья. — Потому что он показал себя неслыханным упрямцем и все твердил, что желает, видите ли, разговаривать только с вами.

— Но что-то я не помню, чтобы я разговаривал с ним, — заметил халиф.

— Ясное дело! Еще чего не хватало! — разгорячился судья. — Так всякий последний оборванец может заявить, что же, мне их пачками к вам водить каждый день?

— Тебе известно, я готов выслушать всякого, — проговорил халиф. — Но может быть, все дело было в том, что у тебя имелись неопровержимые доказательства совершенной кражи и потому ты счел излишним отправлять молодого человека ко мне? Ведь, наверное, у тебя, Калум, имелись свидетели, которые подтвердили, что те деньги принадлежали тебе?

— Свидетели? — переспросил Калум, побледнев. — Нет, повелитель правоверных, свидетелей у меня не было. Да и как отличишь одну золотую монету от другой? Вы ведь сами понимаете, что это невозможно. Откуда мне было взять такого свидетеля, который мог бы наверняка сказать, что именно эти сто монет у меня исчезли из кассы.

— А как же ты сам распознал, что именно эти сто золотых — твои? — спросил халиф.

— По кошелю, в котором они у меня лежали, — ответил Калум.

— У тебя с собой этот кошель? — продолжал допытываться халиф.

— Да, вот он, — проговорил купец, вытащил из кармана кошель и протянул его великому визирю, который с притворным возмущением закричал:

— Ах ты, пес поганый! Клянусь бородой Пророка! Это мой кошель, и подарил я его вместе с сотней золотых одному достойному молодому человеку, который спас меня от великой опасности!

— Ты готов принести клятву? — спросил халиф.

— Клянусь! Истинная правда, иначе не видать мне рая! — воскликнул визирь. — Ведь этот кошель мне сшила своими руками моя родная дочь!

— Ай-ай-ай! — покачал головой халиф. — Получается, судья, что тебя ввели в обман! Почему ты поверил, что этот кошель принадлежит купцу?

— Потому что он поклялся! — со страхом в голосе объяснил судья.

— Значит, ты дал ложную клятву?! — обрушился халиф на купца, который теперь стоял перед ним весь бледный и дрожащий.

— Аллах, Аллах! — возопил купец. — Я не стану перечить господину визирю, слова которого заслуживают высочайшего доверия, но все же кошель этот — мой, его-то и стянул у меня негодник Саид. Я бы заплатил сейчас тысячу томанов за то, чтобы он мог тут перед нами держать ответ.

— Какое наказание ты назначил Саиду? — спросил халиф. — Куда нужно послать за ним, чтобы он явился и дал показания?

— Я отправил его на необитаемый остров, — признался судья.

— О Саид! Сын мой! Мой сын! — вскричал несчастный отец и залился слезами.

— Значит, он все-таки сознался в своем преступлении? — спросил Гарун.

Судья побледнел и не знал, куда девать глаза от стыда. Помявшись, он сказал:

— Насколько я помню, кажется, сознался…

— Тебе кажется?! — возмутился халиф, возвысив голос. — Раз ты наверняка не знаешь, тогда мы спросим его самого. Выходи, Саид! А ты, Калум-бек, выкладывай немедля тысячу томанов — вот он, Саид, перед тобою!

Калум с судьей решили, что им явился призрак с того света. Они рухнули на колени и запричитали:

— Помилуй, пощади!

Беназар, который от радости чуть не лишился чувств, бросился в объятия своего сына, которого он уже считал пропавшим. Халиф же продолжал:

— Судья! — воскликнул он железным строгим голосом. — В присутствии Саида скажи теперь: ты получил от него признание в содеянном?

— Нет, нет! — плача ответил тот. — Я только выслушал показания Калума, потому что он ведь всеми уважаемый человек.

— Я тебя зачем назначил судьей надо всеми, чтобы ты только знатных да богатых выслушивал? — исполненный благородного гнева, вопросил Гарун аль-Рашид. — Будешь сослан на десять лет на необитаемый остров, чтобы подумал хорошенько о том, что такое справедливость. А ты, ничтожный человек, дающий помощь умирающему не для того, чтобы его спасти, а только для того, чтобы превратить его в своего раба, ты, как уже говорилось, заплатишь тысячу томанов, потому что сам говорил, что выложишь такие деньги, если Саид появится тут, чтобы держать ответ.

Калум уже было обрадовался, что так легко отделался и выбрался из передряги, и собирался поблагодарить халифа, но тот продолжил свою речь:

— А вот за ложную клятву в отношении ста золотых назначаю тебе сто ударов палкой по пяткам. Саид же волен сам решить, что ему милее: получить твою лавку, а тебя взять в грузчики, или заставить тебя заплатить ему по десять золотых за каждый день, который он на тебя работал.

— Отпустите презренного, халиф! — вмешался юноша. — Не надо мне от него ничего!

— Нет, я хочу, чтобы ты получил возмещение за все перенесенные страдания, — твердо сказал халиф. — Не желаешь выбирать, я сам выберу за тебя. Пусть платит по десять золотых за каждый день, тебе останется только высчитать, сколько дней ты провел в лапах этого негодяя. А теперь уведите обоих мерзавцев!

Приказание было тут же исполнено. Халиф пригласил Саида с Беназаром пройти в другой зал, чтобы там поведать нежданному гостю историю о своем чудесном спасении, которым он был обязан Саиду. Его рассказ лишь изредка прерывался воплями Калум-бека, которого вывели во двор, чтобы он получил причитающееся — по одному удару палкой за каждый из ста присвоенных золотых.

Халиф предложил Беназару поселиться вместе с Саидом в Багдаде, тот принял приглашение и только съездил домой за своим немалым имуществом. Саид же стал жить как знатный вельможа, во дворце, который построил для него благодарный халиф. Брат халифа и сын великого визиря были с ним неразлучны, а в Багдаде с тех пор привыкли говорить: «Хотел бы я себе такой же счастливой жизни, как у доброго Саида, сына Беназара».

— Да, под такие рассказы и спать не хочется, даже если пришлось бы несколько ночей кряду глаз не смыкать, — сказал кузнец, когда егерь закончил. — Верное средство, коли нужно продержаться без сна. Я вот, когда ходил в подмастерьях, попал к одному литейщику, колокольных дел мастеру. Был он человек богатый, но не жадный. Вот почему мы однажды немало удивились, когда получили хороший заказ, а он вдруг, против своего обыкновения, стал прижиматься. Заказан нам был колокол для новой церкви, и нам, подмастерьям и ученикам, нужно было целую ночь сидеть у печи, чтобы поддерживать огонь. Мы, конечно, думали, что мастер почнет по такому случаю свой заветный бочонок и угостит нас своим лучшим вином, но вышло иначе. Раз в час он давал нам пригубить по глотку, и все, а сам ни с того ни с сего стал потчевать нас историями о своей молодости, о том, что с ним случалось, когда он был странствующим подмастерьем, о всяких разных случаях из жизни, потом взялся рассказывать наш старший подмастерье, и так по кругу, и никому из нас спать не хотелось, потому что всем интересно было послушать, кто что расскажет. Вот так и не заметили, как день настал. Тут только раскусили мы хитрость мастера — этими разговорами он отвлекал нас, и мы забывали про сон. А уж когда колокол был отлит, он не поскупился — подал нам порядочно вина, возместив то, чего мы недобрали ночью, когда он мудро удержал нас от возлияний.