Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гарри смотрит из-под своей чёлки на профессора Амбридж. Она смотрит на него с садистской ухмылкой. Не колеблясь, он пишет следующее слово. Он не может получить доказательства без ран, а доказательства ему нужны вдвойне потому, что он не только слизеринец, но и Мальчик-Который-Выжил-Чтобы-Обманывать-И-Лгать, или как там его теперь называют в газетах. По сравнению с наказаниями дяди Вернона, эта рана совсем не болит, не говоря уже о проклятии Круциатус, которое он почувствовал на своей шкуре прошлым летом.
Гарри продолжает писать. Через некоторое время профессор Амбридж снова поворачивается к стопке пергаментов перед ней, разочарованная отсутствием у него какой-либо реакции. Через час она резко встаёт, чтобы проверить, не «расслабился ли он». Кажется, она удивлена, увидев страницу, исписанную предложениями «Я не должен лгать», выведенными красивым почерком, и бормочет что-то о том, что он должен «продолжать в том же духе», прежде чем вернуться к своему столу, растерянной, но довольной.
Еще через два часа Гарри снова поднимает руку и ждёт, пока она обратит на него внимание. Когда она это делает, заставив его ждать почти десять минут, она явно озадачена.
— Что? — рявкает она.
— У меня кончилось место, поэтому я хотел спросить, не хотите ли вы, чтобы я…
— Что?!
Она вскакивает и подбегает к нему, вырывая из рук кусок пергамента. Размер букв одинаков и достаточно велик, чтобы учителя могли их прочитать, но при этом достаточно мал, чтобы вместить нужное количество содержания в необходимый объём эссе. Потребовалось много времени, чтобы сделать свой почерк именно таким, добиться разборчивого и красивого почерка пером оказалось ещё сложнее. Гарри справился с обеими задачами.
Запинаясь, явно не готовая к тому, что её ученик так быстро выполнит указание, профессор Амбридж отпускает Гарри.
Он берёт листок пергамента, на котором писал, не забывая, для чего в волшебном мире может использоваться кровь — красные-глаза-надежда-разбита-жестокость-я-могу-прикоснуться-к-тебе-боль-и, баюкая свою левую руку, направляется в свою спальню.
След исчезает в первый раз, но профессор Амбридж преодолела свое замешательство и удивление, и вернулась с местью, чтобы увидеть, как Гарри сломается. Теперь у него отработка через вечер, и он пишет страницу за страницей «Я не должен лгать». Боль в его левой руке неуклонно нарастает, но она всё ещё терпима и далеко не так сильна, как лёгкое наказание дяди Вернона. Рана постепенно перестаёт заживать до ночи, а затем остаётся и после неё.
Смущает то, что никто, кажется, не задается вопросом, почему Гарри внезапно перевязывает себе руку, не то чтобы он ожидал этого от учителей, но, по крайней мере, мадам Помфри или его декан должны были быть обеспокоены, учитывая, как они лечат каждую царапину на семикурсниках, которые легко могли бы сами вылечить рану.
Портрет в библиотеке побуждает Гарри обратиться к кому-нибудь за помощью, и он в конце концов поддаётся на уговоры и разговаривает с профессором МакГонагалл, заместителем директора. Она даже не позволяет ему показать свои раны и только говорит ему «не высовываться» и «держаться подальше от неприятностей». Портрет выражает отвращение и ярость по поводу такого заместителя директора Великой Школы. Он достаточно знает о директоре, чтобы даже не предлагать обратиться к нему. В течение нескольких дней портрету удаётся предупредить домовых эльфов о ситуации, несмотря на то, что он по большей части изолирован, и портреты не могут вызывать домашних эльфов.
Злобные существа объединяются с призраками и портретами ради мести. То, что они сделали с Роном и Гермионой на первом курсе, теперь выглядит детской шалостью. В их список мести входит и профессор МакГонагалл за то, что она отказалась даже заметить проблему, не то что решить её, или хотя бы привлечь внимание всех профессоров, но профессор Амбридж получает больше всех. Дело доходит до того, что она боится оставлять свои личные комнаты не закрытыми. Ходят слухи, что она пытается нанять для сопровождения аврора. Ничего из этого не выходит, даже если слухи были верны. В конце концов профессор Амбридж разражается несколькими очень длинными тирадами, в которых утверждает, если домашние эльфы не подчиняются людям, то их лучше всего уничтожить вместе со всеми другими существами. Гарри лениво задаётся вопросом, сможет ли она сама содержать себя без домашних эльфов. Когда мстительные маленькие эльфы слышат о злобной клятве профессора Амбридж принять ещё один закон о существах, чтобы сделать охоту за ними и убийство существ законными, они сосредотачиваются исключительно на ней, заставляя её желать никогда снова не устраиваться на работу в эту школу. Только приказ директора, как их технического хозяина, заставляет домашних эльфов остановиться. Призраки и портреты насмехаются над попытками остановить их и весело продолжают оскорблять всех учителей, которые проходят мимо, раскрывая их секреты. Происходит несколько попыток как-то заставить их замолчать, но как будто сама магия Хогвартса против этого, поскольку все эксперименты эффектно терпят неудачу.
Гарри не может не радоваться, даже если ему хочется, чтобы он сам мог сделать больше и за него не беспокоились. Тем не менее, сама мысль о том, что они пытаются помочь ему, согревает его сердце. Никто кроме портретов, призраков и эльфов не захотел помогать уроду.
***
В декабре Гарри понимает, что никогда не сможет ничего рассказать о кровавом пере. Он ещё раз попытался показать профессору МакГонагалл свою рану, но она снова отказалась смотреть. Профессор Снейп лишь приподнял бровь и сказал:
— Кровавое перо. Вы хоть знаете, что это такое?
Гарри так сильно хотел ответить: «Лучше, чем вы, я думаю, сэр, учитывая, что только на этой неделе я писал одним из них несколько часов», но возмездие не стоит дерзости.
В октябре он попытался выучить исцеляющее заклинание, но не преуспевает в этом, вероятно, потому, что всё ещё надеется, что сможет рассказать кому-нибудь о происходящем и выгнать профессора Амбридж со всеми её образовательными указами из Хогвартса. В декабре, когда он серьёзно настроен покончить со своей болью, ему остаётся всего несколько отработок. К сожалению, из-за того, что уже существующие раны настолько глубоки, у него на руке уже