Все снова вспомнили Оруэлла. В 1968 году вышло четыре тома «Собрания эссе, журналистики и писем Джорджа Оруэлла», что помогло читателям лучше понять его идеи и личность. Это привело к очередному раунду игры «А что бы Оруэлл сказал по этому поводу?». В СМИ часто задавали вопросы о том, что мог бы сказать Оруэлл по поводу Ричарда Никсона, Гарольда Вильсона, Вьетнама, Израиля, Адольфа Эйхмана, пражской весны и движения за ядерное разоружение. Никто, конечно, не мог точно сказать, как бы писатель реагировал на ту или иную проблему. Мэри Маккарти язвительно писала в The New York Review of Books: «Если бы он был жив, то вполне возможно, что лучше всего бы чувствовал себя на необитаемом острове, и вполне возможно, что это хорошо, что он умер именно тогда, когда умер»15. Соню настолько все это вывело из себя, что она опубликовала в издании Nova подробный ответ на шести страницах. Она с иронией писала, что ее муж расстроил Маккарти тем, что «не записал свои мысли по поводу событий, которые произошли после его смерти»16.

Угадать, что именно Оруэлл бы думал по тому или другому поводу, было гораздо сложнее, чем просто говорить о том, что значил роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» спустя несколько лет после его издания. Для большинства читателей, не расположенных к тому, чтобы копаться в его письмах и дневниках, роман значил целую систему мировоззрения. В годы после смерти Сталина в 1953-м роман стал книгой, на которую ссылались практически все политические фракции, но чаще всего это делали, конечно, «левые». Впрочем, даже ультраправое маккартистское общество Джона Бёрча почему-то выбрало телефонный номер, оканчивающийся на цифры «1984»17. «Черные пантеры» внесли роман Оруэлла в программу обучения к городской школе Окленда. В романе 1970 года «Планета мистера Сэммлера» Сола Беллоу один разгневанный студент говорит ветерану левого движения 1930-х, что Оруэлл «был стукачом… больным контрреволюционером. Хорошо, что он вовремя сдох»18. Филип Рот цитировал эссе «Политика и английский язык» в эпиграфе сатирического романа «Наша банда». Представитель новых левых интеллектуал Брюс Франклин писал, что «этот мусор не в состоянии противостоять буре надвигающейся революции. Как можно, например, в лицо Малькому Икс и Хо Ши Мину утверждать, как делает Оруэлл, что вожди революции – это свиньи?»19 При этом Ноам Хомский (тоже левый) говорил, что Оруэлл поддерживал «простого человека» в борьбе против «репрессивных сил», поэтому «представление о том, что его труды можно использовать для антикоммунистической идеологии, его бы ужаснуло. По крайней мере, меня это ужасает»20. Левые радикалы в издании International Times с радостью приняли от Сони подарок в виде печатной машинки Оруэлла, а ФБР следило за студенческими организация ми, носящими оруэллианские названия, дабы не допустить социалистической крамолы.

Идеи Оруэлла использовали контркультурные рок-группы. «Где вы будете, когда через четырнадцать лет у вас отнимут свободу?»21 – вопрошала группа Spirit в сингле «1984», выпущенном в самом конце 1969 года. «Нам не нужно никакого Большого Брата»22, – пел Джон Леннон (среднее имя у которого было Уинстон) в песне Only People. Группа Rare Earth, игравшая белый соул, записала песню Hey Big Brother, в которой были слова: «Если мы не соберемся, то за нами будет следить Большой Брат»23. В песне Big Brother Стиви Уандер пел о Никсоне. В то время Никсона часто называли «Большим Братом».

Роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» был одной из любимых книг Ли Харви Освальда24. Освальд был одновременно жертвой и носителем паранойи, состояние, которое было распространенным в 1960-е и 1970-е годы. Романтика СССР исчезла, но при этом и исчезло представление о том, что Америка – бастион свободы, где все играют по-честному. Америку раздирали скандалы, страна вела открытые и тайные войны за границей и на своей собственной территории. Оруэлл сам боялся слежки и наблюдения, поэтому его роман превратился в сборник параноидального текста, олицетворяющий все страхи земные. Да, вам врут. Да, власти предадут вас и самым страшным образом не оправдают ваше доверие. Оруэллианские настроения как нельзя лучше проявились в ТВ-сериале Патрика Макгуэна «Заключенный».

Патрик Макгуэн был ирландцем по происхождению, католиком, играл с иронией и вел себя так, будто знает больше, чем дает об этом понять, и ему такое положение вещей нравится. Патрик Макгуэн мог бы прекрасно сыграть О’Брайена, хотя политические взгляды актера были совсем другими, чем у персонажа в романе. Актер считал, что презрение к власти у него появилось в результате католического образования, похожего на то, которое Оруэлл получил в св. Киприане: «Практически невозможно сделать что-либо, чтобы это не оказалось грехом»25. В 1966 году Патрик Макгуэн, используя свою звездную репутацию (после участия в шпионской драме «Опасный человек»), получил огромную творческую свободу и бюджет для съемок аллегории на тему того, как «нас превращают в номера»26.

В сериале «Заключенный» Патрик Макгуэн играет секретного агента, который уходит со службы, его усыпляют газом, после чего он просыпается в полицейском государстве под названием Деревня и узнает, что у него уже нет имени и он превратился в Номер Шесть. Оруэлл писал, что будущее принадлежит «летним лагерям, самолетам-снарядам и секретной полиции»27, и, судя по всему, именно это легло в основу характерно британского тоталитаризма Деревни, в котором насилие и подавление скрываются за маской бодрой доброжелательности. Оруэллианские призывы наподобие: «Вопросы – это неудобство для окружающих, ответы – тюрьма для самого себя»28 – похожи на советы из книги о правильном этикете. Быть бунтарем или «не взаимным» – не столько преступление, сколько оплошность. В Деревне за жителями постоянно наблюдают при помощи камер, прощаясь, все говорят: «Увидимся». Между попытками бегства Номер Шесть пытается пробудить местное население. Он кричит: «У вас есть выбор! Вы можете быть индивидами! Имеете право на правду и свободные мысли!»29 Номер Один, как и Большой Брат, остается за кадром. Несколько Номеров Два пытаются узнать, почему Номер Шесть уволился с работы, но не для получения информации, а для того, чтобы испытать радость от того, что его сломают. Его обманывают, пытают электрошоком, бьют, травят газом и т. д. Номер Два говорит ему: «Если ты настаиваешь на том, чтобы жить так, как хочешь, тебя сочтут сумасшедшим»30. Философская составляющая шоу «зарыта» в загадочных диалогах заключенного и его мучителя. В этих диалогах вопросы ловко парируют, их избегают или отвечают на них вопросом. Начальные титры сериала («Кто такой Номер Один?» – «Ты – Номер Шесть») передают