Иосэф вышел от нее в ярости и с тех пор делал своей невесте только официальные визиты. Кроме того, дела правления совершенно поглощали все его время; упорно и энергично шел он к осуществлению своей цели – перешагнуть последнее препятствие, отделявшее его от трона.

Слабый фараон, окончательно порабощенный своим грозным любимцем, был ослеплен мыслью видеть свою дочь на троне и дал свое согласие на то, чтобы Иосэф был провозглашен наследником короны. Этот важный политический акт Апопи со своим будущим зятем отложили до дня свадьбы, которая должна была отпраздноваться с подобающим великолепием.

Однако, как всегда, через приближенных к фараону, через его родню или высших сановников, слухи о возвышении Адона проникли в город, и понятно, что перспектива почитать бывшего Потифарова раба наследником престола будила весьма разнообразные чувства. Более чем когда-либо надменный, Иосэф не обращал внимания на ту удушливую, тяжелую, грозовую атмосферу, которая, как свинцовая туча, нависла над Танисом.

Нищета и голод вызвали эпидемию, свирепствовавшую в народе; почерневшие и раздувшиеся трупы несчастных валялись по улицам и дорогам. Никогда еще тайная работа храмов не достигала таких громадных размеров; младшие жрецы, снабженные провизией и лекарствами, рыскали по городу и селениям, врачуя и подавая милостыню детям, женщинам и старикам; здоровое и молодое население исчезало из окрестностей и незаметно собиралось в беднейших кварталах Таниса, населенных египтянами. И везде эти доброхотные благодетели, врачуя немощных, раздавая пищу голодным, нашептывали втихомолку, что настоящие страдания являются наказанием народу Кеми за его апатию и подчинение нечистому чужеземцу, и что если представится случай, следует сбросить постыдное иго. Чтобы вернуть благоволение бессмертных, каждый должен жертвовать своей жизнью и всем, что у него осталось. В пределах священной ограды храмов, в громадных подземельях и пустовавших амбарах также кишмя кишела больная или здоровая голытьба, доведенная до отчаяния голодом и на все готовая. Здесь почтенные отцы держали другую речь своим оборванным гостям, высказывая громко, что пора же, наконец, положить предел этому невыносимому положению, что государственные житницы ломятся от хлеба, которого хватило бы на прокормление всей страны, по крайней мере, в течение двух лет; надо только овладеть добром, принадлежащим Египту и сынам его, а не смотреть, как им откармливают нечистых «Шасу»; ведь они не оплачивают, как египтяне, своей свободой и последним достоянием каждый кусок хлеба, а «пес смердящий», именем Адон, не морит их голодом.

Но час освобождения близок: небесные светила, видения и пророчества – все предвещает его; надо быть только готовым, чтобы действовать в решительную минуту. От таких речей изнуренные лица загорались лихорадочным возбуждением, в глазах сверкал дикий фанатизм; они вставали и разминали свои члены, пробуя, достаточно ли окрепли их мускулы, чтобы натянуть лук или задушить «Шасу», который попадется под руку.

И вот, как раз в то время, когда Иосэф уже полагал, что несчастный народ настолько обессилен и пал духом, что не способен предпринять что-либо против правительства, враги его приготовили в тиши и отточили ужасное оружие, которое только и ждало решительной минуты, чтобы быть пущенным в дело.

Впрочем, в это время Иосэф втайне принимал самые энергичные меры против опасности, угрожавшей с другой стороны. Один из шпионов, которые были рассыпаны повсюду, принес ему из Фив известие о небесных явлениях, предвещавших изгнание «Шасу» и возвращение изобилия, о военных приготовлениях Таа III и небывалом энтузиазме, охватившем население Верхнего Египта. Ввиду грозившей ему войны, которая несомненно вызовет восстание всех египтян, подданных Апопи, Иосэф не потерялся, а энергично и быстро принял решительные меры к обороне. Гарнизоны Таниса и Мемфиса были удвоены; все предводители войск и коменданты городов получили собственноручные инструкции Иосэфа. Значительную часть своих сокровищ он передал в свое племя, которое получило приказание быть наготове к бегству в Аварис. Все это делалось втихомолку, в то время как официально шли приготовления к праздникам и увеселениям по случаю его свадьбы с Хишелат.

Тем не менее, вечно раздраженный Иосэф день ото дня становился суровее и, гордый предстоящим ему через несколько недель торжеством, казалось, пренебрегал всякой осторожностью. Два события, происшедшие в Танисе, особенно подчеркнули жестокость Иосэфа, и в частности его грубое насилие относительно жреческой касты; они могли бы также служить ему указанием, что струна народного долготерпенья чересчур уже натянута и готова лопнуть.

Первым был процесс товарищей Армаиса, обвиненных в заговоре на жизнь фараона; это были все молодые люди, принадлежавшие к знатнейшим семьям Египта. Двум из них удалось скрыться, но девять были схвачены и после жестокой пытки осуждены на смерть. Ужас и отчаяние охватили всех, но особливо потрясающее впечатление произвел этот приговор на старого Амени, первого иерограммата храма Изиды. Среди осужденных был его единственный сын, молодой человек 23 лет, которого он безумно любил как последнего ребенка, которого оставила ему судьба. Несчастный отец перепробовал все средства, чтобы спасти его; писал прошения к Апопи, валялся в ногах Адона, но все было напрасно; царь оставался глух, a Иосэф не тронулся мольбами и горем старика. Адон же при этом объявил, что по особой милости, ввиду его лет и жреческого достоинства не судили и его самого как отца цареубийцы.

Молодого Аменхотепа казнили, но с этого дня несчастный отец впал в мрачную меланхолию, стал избегать людей и, казалось, затаил что-то в душе; думали даже, что он помешался.

Однажды утром, когда Иосэф вышел, чтобы сесть в носилки, вдруг из толпы выскочил человек, проскользнул между солдатами конвоя и, выхватив из-за пояса нож, хотел нанести Адону удар в грудь. Но, как ни неожиданно было нападение, один из офицеров-гиксов не растерялся и сильным ударом подтолкнул руку убийцы; оружие скользнуло, и вместо сердца удар пришелся по плечу и руке Адона, который упал, обливаясь кровью. Виновный, который немедленно был схвачен и связан, оказался Амени. Иосэфа немедленно отнесли домой, и врач, перевязав ему рану, объявил, что она неопасна; тем не менее, взбешенный Адон решил так наказать преступника, чтобы и наперед отбить у всех охоту к посягательствам на его жизнь.

Известие об этом покушении очень опечалило друзей Амени, и несколько высших жрецов немедленно отправились во дворец Адона с целью объяснить ему, что старик помешался. Но они не были приняты; Иосэф велел им передать, чтобы они пришли на следующий день, так как сегодня от сильной потери крови он слишком ослабел.

Заранее предвкушая ту кровную обиду, которую он собирался нанести ненавистной касте, Иосэф призвал начальника полиции Таниса, свирепого и грубого гикса по имени Сабу, – прозванного в народе палачом, – и приказал ему с наступлением ночи соорудить виселицу у входа в храм Изиды и повесить Амени во всем его жреческом облачении, а вокруг – поставить отряд воинов и три дня никого не подпускать к трупу; по истечении же этого срока выбросить тело за город на добычу воронам. Надпись на груди виновного должна была обозначать его имя, звание и приговор, на основании которого он был казнен.