Сталинграду или на юг. Это наша самая главная задача, и она потребует мобилизации всех внутренних резервов.

Далее Зубов остановился на том, что приближается зима, и руководители медицинских учреждений должны сделать всё возможное, чтобы лечебные жилые помещения были приведены в порядок и достаточно утеплены. Выступивший затем начсанарм Скляров потребовал от всех собравшихся жесточайшей экономии медикаментов и в особенности перевязочного материала.

Вернувшись после этого совещания в медсанбат, Алёшкин и Фёдоров решили разработать план по подготовке к зиме и, собрав своих командиров, обсудить его.

Вечером того же дня к Борису зашёл Павлов и сказал, что маленький домик, эскиз которого они обсуждали, вчерне уже сделан, стоит вопрос о крыше. Делать её из фанеры нельзя: чтобы выгнуть фанеру, надо её распаривать в специальной парилке, которой нет. Да и при перевозке такая конструкция будет занимать много места и может легко сломаться. Взамен этого он предложил сделать на домике потолок из фанеры, а для крыши использовать куски брезента от списанных палаток, окна вставить тоже палаточные.

Алёшкин слушал его уже по дороге. После первых же слов Павлова о готовности домика, он отправился на тот участок леса, где плотники организовали свою мастерскую. Ещё издали он заметил белевшие в темноте стены и сразу же подумал: «Ну, если из таких стен сделать все домики батальона, то его расположение будет видно и сверху, и снизу за несколько километров». Своё опасение он высказал Павлову, и тот ответил:

— Товарищ комбат, мы и сами об этом подумали, и начхоз об этом говорил. Но он сказал также, что попытается достать у сапёров краску. А если домик закамуфлировать, то его и в десяти шагах не разглядишь.

— Ну, а сколько же на него фанеры пошло? — спросил Борис, уже осматривая домик внутри.

— Всего двенадцать листов.

— А вы не спрашивали товарища Прохорова, сколько у нас этой фанеры имеется?

— Конечно, спрашивал. Товарищ начхоз сказал, что листов 250 есть.

— Это отлично, — обрадовался Алёшкин.

— А знаете, товарищ командир, вообще-то необязательно делать такие домики из фанеры, их можно делать и из вагонки.

— Из вагонки? — Борис знал, что так называют тонкие, толщиной три-четыре сантиметра, дощечки, идущие на обшивку стен товарных вагонов. — А где её взять?

— Товарищ начхоз видел около станции Войбокало целый склад этой вагонки. Склад заброшен, и кое-кто из оставшегося населения дощечки на топку растаскивает. Товарищ Прохоров обещал нам привезти этой вагонки столько, сколько нужно будет. Там её вагонов десять сложено. Её только постругать, напилить, да кромку выбрать — вся и работа-то. Конечно, щиты будут немного потяжелее, чем фанерные, но всё равно легче, чем брёвна, зато сборку-разборку домиков значительно быстрее можно будет делать.

— Ну, а гвозди, скобы для скрепления? Этот-то домик вы, я вижу, внизу тросами опутали, но ведь столько тросов у нас нет.

— У товарища начхоза имелось в запасе два ящика гвоздей, он нам их отдал. Ну, а дальше что-нибудь придумаем, и со скобами также.

Разговаривая с Павловым, Алёшкин всё время думал о том распоряжении, которое только что получил на совещании, об отборе годных к строевой службе людей и отправке их в части. Если поступить строго по этому приказу, то Павлова и его бригаду придётся в первую очередь послать на передовую, а без них медсанбат останется как без рук. И он решился:

— Вот что, товарищ Павлов, подсчитайте точно, сколько людей (минимальное количество) вам будет необходимо. Учтите все самые важные специальности, без которых обойтись нельзя, составьте список и дайте мне не позднее завтрашнего утра.

Через несколько дней на совещании командиров подразделений, собранных Алёшкиным для формирования списка людей, подлежащих отправке в части, разгорелись бурные дебаты. На этом совещании присутствовал и начсандив Пронин, он сообщил, что в дивизию прибыл новый командир — полковник Ушинский Борис Иванович. На первом же совещании в штабе дивизии он коротко рассказал о себе. Ещё до революции он окончил Военную академию, сразу же после Октября стал на сторону советской власти, воевал в Гражданскую, затем работал в специальном Комитете по разработке уставов Красной армии. Комитет находился в Ленинграде и с началом войны был эвакуирован в Среднюю Азию, там Ушинский продолжал свою работу. Комитет недавно закончил новый Полевой устав пехоты, полковник принимал участие в его создании. Устав этот был просмотрен, откорректирован и одобрен лично товарищем Сталиным. По окончании этой работы Комитет обороны удовлетворил рапорт Ушинского (один из многих) о направлении в действующую армию.

Как рассказывал Пронин, комдив сообщил, что до приезда в дивизию он побеседовал с некоторыми лицами в штабе фронта и в штабе армии о нашей дивизии. Общие отзывы были положительными. Он сообщил, что очень рад вступить в командование боевым соединением и постарается исправить имеющиеся недостатки, добиться серьёзных боевых успехов. Пронин добавил, что комдив подчеркнул необходимость отправки из всех тыловых учреждений лиц, годных к строевой службе.

После этого началось бурное обсуждение составленных начальником штаба Скуратовым списков санитаров, подлежащих откомандированию из медсанбата.

Ни на совещании в санотделе армии, ни от начсандива Пронина конкретных цифр о количестве людей, подлежащих откомандированию, так и не добились. Однако Алёшкин и командиры подразделений понимали, что надо подготовить такой максимум отправляемых, чтобы не дать командованию дивизии оснований для придирок, и в то же время, чтобы в каждом подразделении осталось именно столько здоровых людей, сколько было необходимо для его нормальной работы.

Как мы уже говорили, совещание проходило очень бурно. Первым подразделением, которое обсуждалось, был сортировочный взвод. Сангородский, пролежавший в госпитале всего пару недель и уже вернувшийся обратно в батальон, с горячностью доказывал, что снимать с машин и носить в операционную тяжёлых раненых могут только совершенно здоровые, сильные люди. После всех споров ему было оставлено четверо здоровых санитаров и четверо годных лишь к нестроевой службе.

С таким же упорством отстаивали незаменимость своих санитаров и все другие подразделения. Но самые большие споры разгорелись при обсуждении рядовых, оставляемых начхозом Прохоровым. У него ведь даже и штатной-то положенности их не имелось, а они были нужны — нет, они были просто необходимы. Прохоров держал их как санитаров основных лечебных подразделений, перечислим некоторых.

Портной. Почти все поступавшие раненые были в рваном, разрезанном или пробитом осколками обмундировании, а из обменного пункта дивизии уже давно ничего не выдавали. После стирки обмундирование нужно было отремонтировать и лишь тогда возвращать раненым. Конечно, это касалось тех, кто находился на госпитализации или попадал в команду выздоравливающих.

Сапожник. Обувь требовала ремонта и у раненых, и у личного состава батальона постоянно.

Жестянщик. Он делал и