раз проверим, и, если всё будет хорошо, то можете встать и часа два-три позаниматься делами. Но входить в операционную пока я вам не разрешу, потерпите ещё несколько дней. Колоть магнезию больше не будем, я скажу Клаве, чтобы не приходила. А порошки надо пить ещё недели две. Спокойной ночи.

После ужина Борис снова принялся за «Айвенго». Джек, как всегда, когда никого из посторонних не было в доме, перебрался со своей подстилки к кровати хозяина и дремал, положив голову на лапы. Игнатьич ушёл на кухню, чтобы помыть посуду и заодно поболтать со своими приятелями. Было тихо. Солнце уже зашло. В крошечной комнатке, которая служила Алёшкину спальней, стемнело, он отложил книжку на столик, приделанный к окну.

После беспрерывного воя немецких самолётов, свиста и разрывов бомб, громкого тявканья зениток и стрельбы крупнокалиберных пулемётов во время воздушных боёв, которые в течение предыдущих двух недель постоянно велись над медсанбатом, здесь, на этом новом месте, было странно тихо. Где-то вдали, как гром какой-то далёкой грозы, погромыхивали пушки, временами вспыхивал горизонт от разрывов, напоминая зарницу. Даже шума приезжавших и уезжавших автомашин не было слышно. Избушка комбата находилась в самом центре расположения батальона, вдали от подъездных путей, в 15–20 шагах от операционно-перевязочного блока и ближе всех к малой операционной, где Борис предполагал нести дежурство наравне с другими хирургами.

Наслаждаясь тишиной, он отдыхал. Ни головокружения, ни головной боли не было, прошло и то сонливое состояние, в котором он находился в последнее время. Комбат задумался о работе медсанбата. Очевидно, в течение ближайшего времени поступление раненых не увеличится, и появится возможность более серьёзно заняться хозяйственными делами подразделения, а их накопилось много. Возникал вопрос не только об улучшения жилья для личного состава, но и о реконструкции лечебных помещений. Погружённый в эти мысли Борис начал медленно задрёмывать.

Вдруг тихонько скрипнула дверь в комнатке Игнатьича. «Наверно, пришёл старик, сейчас ляжет и захрапит. Мне тоже спать хочется…» Борис продолжал лежать неподвижно и закрыл глаза. Руки закинул за голову. Он услышал, как застучал хвостом Джек, а затем встал и направился на свою подстилку. Борис не пошевелился, ему было легко и приятно так лежать, когда все его недомогания кончились.

Вдруг он почувствовал поцелуй на своих губах и одновременно ласковое прикосновение маленьких ладошек к своим щекам, это было приятно… Он решил притвориться спящим. Вслед за тем кто-то присел на кровать рядом с ним, последовал новый поцелуй, и маленькое тело прижалось к его груди. Тут он не выдержал, его руки мгновенно описали полукруг, крепко сжали прильнувшее к нему тело, а жадные губы блуждали по всему милому лицу, покрывая поцелуями глаза, щёки и губы, твёрдые и горячие. Все попытки девушки вырваться из его объятий не привели ни к чему. Её сопротивление вдруг ослабло, а тело стало податливым и покорным. Однако она передвинула своё лицо так, что рот оказался около уха Бориса и ласково шепнула:

— Не сейчас! Я на минутку забежала с дежурства… Через час я сменюсь и тогда приду. Честное слово, приду! Пусти меня, задушишь!

Борис вновь обрушил лавину поцелуев на её лицо, ставшее сразу таким близким и желанным, но разжал руки и прошептал:

— Хорошо, иди. Я буду ждать!

Катя Шуйская, а это, как вы догадались, была она, ответила:

— Я же дала честное слово! — и выскользнула из домика.

Прошёл час. Она пришла. Надолго запомнилась Борису та ночь. Эта маленькая женщина, эта девчонка обладала такой невиданной страстностью, что он опомнился только тогда, когда за ней закрылась дверь, а на улице забрезжил рассвет. С тех пор довольно часто на час или два в домике командира 24-го медсанбата появлялась Катюша, и Борис, в объятиях этого юного существа, забывал обо всём на свете. Кроме неё, её тела и её огненных ласк, он ничего не видел и не мог ни о чём думать.

Зато всё остальное время комбат и старшая операционная медсестра Шуйская держались строго официально, чтобы никто не мог заподозрить об их связи. Это было категорическим требованием Кати:

— Никто не должен знать, что между нами что-то есть. И ты, Боренька, ни перед кем не хвастайся своей победой и никому о ней не рассказывай. Это, если хочешь, мой приказ! И если ты его нарушишь, то я с тобой больше никогда встречаться не буду, так и знай!

И Борис подчинился. Кажется, никто, или почти никто, действительно не знал об их связи долгое время. Наверняка что-то подозревал Игнатьич, исчезавший из дома, как только в него входила Катя, и пропадавший по нескольку часов, а иногда и целую ночь у своих друзей-хозяйственников. Знала о Катиных свиданиях и её закадычная подруга Аня Соколова, оставшаяся работать в медсанбате и не пожелавшая вернуться в ансамбль песни и пляски дивизии. Она была неплохой перевязочной медсестрой, и поэтому её взяли с радостью. Но она свято хранила тайну, доверенную ей Катей.

Борис ещё не мог разобраться в своих чувствах к Шуйской. Он не решался назвать страсть, которую она в нём пробуждала, любовью. Он радовался встречам с нею, а, будучи легковозбудимым человеком, сам горел тем же огнём, которым, очевидно, была полна она. И всё же он понимал, что это не настоящая любовь, но отказаться от неё не мог.

Глава шестая

Через несколько дней Алёшкин, полностью оправившись от приступа гипертонической болезни и получив от Прокофьевой массу наставлений о необходимом режиме, в том числе рекомендации прекратить курение и отказаться от «наркомовских» ста грамм, а также сократить рабочий день, забыв все эти благие советы, вновь впрягся в свою нелёгкую работу.

Правда, нагрузка на него, как, впрочем, и на всех санбатовцев, как он и предполагал, значительно снизилась. Медсанбат находился теперь в более спокойном и тихом месте, ни бомбёжки, ни артналёты его не тревожили. Поступление раненых из частей дивизии, находившихся в спокойной и стабильной обороне, стало очень небольшим, в сутки оно не превышало 15 человек. Следовательно, график установленных в оперблоке дежурств хирургических бригад, хотя и строго выполнялся, фактически был формальным: многим в период дежурства не пришлось обработать ни одного раненого. Конечно, отдыхал и весь остальной личный состав батальона.

Мы уже говорили, что спустя неделю после передислокации медсанбата прибыл новый комиссар Фёдоров. Познакомившись с Алёшкиным, он воспользовался относительно спокойным положением в батальоне, чтобы развернуть работу с личным составом. Это был молодой и, несмотря на перенесённое тяжёлое ранение, очень живой и энергичный человек. Быстро сошёлся он со всеми