выбирал их – всегда тех, в ком сочетались самые страшные пороки и самая ослепительная святость. Среди его любимцев и любимиц были две сестры-ведьмы – они убили мать, когда та прокляла всю их деревню. Был священник-чудотворец, могучий целитель, который не мог совладать с жаждой человеческой крови. Были воины, в чьих судьбах великие подвиги сплетались с великими страстями и преступлениями. И даже Аварэн… мудрый Аварэн не был так уж праведен. Он прошел доблестный путь, спас много жизней мечом и справедливым словом, но год за годом помнил, как в детстве взял яд и перетравил две дюжины охотничьих собак отца – охваченный ревностью, что отец любит их больше. И как за этот проступок до смерти забили плетьми невиновного псаря.

Суеверные говорили: шахматы прокляты. Когда фигуры, хотя бы эти шестнадцать, будут собраны, король примет драконье обличье и обратит в чудовищ всех, кого расставил по клеткам. Мир станет их империей. Страшные сказки рассказывались в те времена.

Однажды ночью к замку пришел босой старик. На его белом одеянии был тот же символ, что на плаще Валаара, – переплетенные цветки и чудовище. Старик попросил позволения увидеть короля. Стражи не пожелали пустить его, приняв за юродивого. Смиренно кивнул старик, повел рукой по воздуху и сбросил двух воинов в ров. Третьего, самого дерзкого, молодого, посмевшего его толкнуть, он обратил в водяную лилию и бросил туда же, к товарищам. И ворота пред ним распахнулись.

В главной зале веселился король с приближенными. Пройдя напрямик к богатому столу, старик обратился к Валаару на незнакомом наречии. Король побледнел, вскочил и… склонился в глубочайшем поклоне, впервые на памяти соратников потупив гордый взор. Тишина разлилась под сводами. И то был последний раз, когда замковая тишина не несла смертной тоски.

Двое заговорили, король усадил гостя за стол, выпил с ним, но не представил. Потом увел в покои, на верх башни. Уйдя, велел продолжать пир. Больше в ту ночь Валаара и гостя не видели. Много вина разливалось по кубкам, много пелось песен и случалось крепких драк, вышибающих дух и память. Как и всегда.

Утром король спустился один. Бледный и печальный, он сказал подданным, что старец – добрый учитель, которого он ждал. Но дорога далась старцу тяжело, в покоях ему стало дурно. Он подошел к оконному проему. Высота оказалась слишком большой, ров был глубок, а люди – все еще пьяны. Тела не нашли, хоть король искал его со стражей. Те подтвердили: искал, и молился, и взывал к учителю, проливая слезы. Тщетно.

Вассалы не усомнились в услышанном – никто, кроме Аварэна. Слишком крепким, сильным показался ему старец. И водяная лилия, которой якобы стал дерзкий часовой… Нет, думал рыцарь, не прост гость. Да и с господином что-то сделалось не так. Аварэн задумался. Сомнение закралось в его верную душу.

Тревогой он поделился с женой, мудрой и храброй, ему под стать. Та не любила нового короля, всячески его избегала, не являлась на пиры. «Нечистый человек», – говорила она. Не давала королю целовать ей рук. Не молилась с ним рядом. Услышав о белом плаще и водяной лилии, жена – звали ее Ликой – побледнела. «Настало время, – сказала она. – Вот и пришла беда».

В подземельях прежнего короля Лика показала Аварэну старые манускрипты. Книги сплошь были на чужом наречии, но одна – двуязычна. И вспомнились Аварэну одни из многих странных слов, слышанных от господина в минуты откровенности. Были те слова: «Все вода, в воду и уйдет. И господни ангелы, и черные помыслы, и розы, и клинки, и ты, мой рыцарь. Все – вода, Великая Вода, Великий Хаос. Помни это, и никогда не будешь скорбеть».

Книга рассказывала о времени, когда мир полнился чародеями, что знали разные силы и видели будущее. Потом простые люди стали теснить их, и жечь, и убивать, и наконец пала их последняя великая империя. И ушли чародеи в горы, и основали свое селение. Когда это было – никто не помнит. Куда они сгинули – никто не знает, может, до сих пор рассеяны по миру. В те же времена чародеи не покидали гор, не вмешивались в жизнь. Лишь человек, одолевший путь через ущелья, мог найти их. Но никто не искал.

Говорили, живут они сотни лет. И будто они великие воины, умеющие дышать огнем и превращаться в чудовищ, а силы черпают из Бесконечных Вод Хаоса – первоматерии, источника Добра и Зла. Воды те многолики и незримы, предстают и бурным океаном, и звездной чернотой, и полем цветов… но за это обличье не заглянуть ни смертному, ни чародею, ни даже духу.

Однажды недалеко от своих стен чародеи нашли мальчика, а рядом – мертвую, хорошо одетую женщину. Мальчик жался к ее трупу, ничего не понимал, не говорил. Его оставили жить. Могло ли быть иначе? Вскоре долетели слухи из нижних долин – о битве меж двумя государствами. Правитель одного пал, его жена с принцем сбежала. Не она ли чудом достигла монастыря? Но подросший мальчик ничего не помнил. Не хотел вспоминать. Рос он смешливым и ласковым, но все больше молчуном. Никогда не заговорит сам, а только отзовется, зато так, что заслушаешься.

Тот, кого назвали Валааром, был способным: тянуло его и к чародейству, и к боевым искусствам, и к тайнам, что удавалось разгадать, созерцая небо или горы. Но нрав его был строптивым. Возмужав, узнав, что есть внизу иная жизнь, он захотел уйти посмотреть – и ушел. С собой он вероломно забрал древнее сокровище, шахматную доску с алебастровыми и обсидиановыми фигурами. Доску, которую никто и никогда не позволял выносить за стены.

Прочее стало ясно и так. Старец явился за святыней, ученик убил его. В отчаянии Аварэн бросился наверх, в королевские покои, и зарубил по дороге всю стражу, и никто не смог его остановить. Жена спешила за ним, но тоже не могла помешать его гневу. Там, наверху, узрел бедный Аварэн: все залито кровью. Всюду обрывки белой одежды. И беспорядочно разбросаны по полу фигуры. Алебастровые. Обсидиановые.

– Барон! – взревел Аварэн. – Выйди! Выйди и ответь!

Но Валаара не было. Никого не было в верхней комнате башни. И поднял бедный рыцарь одну фигурку с пола, и сжал в кулаке. И была та фигурка…

Впрочем, неважно, важно лишь, что была она из алебастра, белая как горный снег. И что другую фигурку подняла Лика.

Аварэн