сказал мне толком, зачем сюда приехал?.. Я много думал и догадался еще в соборе, что неспроста ты пожаловал в наши края, но раньше моих догадок ты сам мне все расскажи.

Я подробно рассказал владыке, зачем приехал, рассказал и об Анне Вырубовой, и о ее мытарствах и хлопотах по приисканию денег. Я не скрыл от владыки, что далеко не все, к кому обратилась Анна Александровна, откликнулись на ее мольбы о помощи несчастной царской семье, и, что удивительнее всего, пришли на помощь лица, на которых, по теории вероятности, меньше всего можно было рассчитывать, а именно: жена нашего бывшего военного министра Сухомлинова, недавно выпущенная из тюрьмы, милая, добрая Екатерина Викторовна, которая никогда не пользовалась расположением их величеств и была впервые принята ее величеством лишь незадолго до войны. С христианским всепрощением, забывшая все, что им с мужем пришлось перенести за последние годы кошмарных обвинений, заключения в крепости и суда, Екатерина Викторовна пришла на помощь не только материально, пожертвовав последними крохами, но и вещами, которые привез я и которые были доставлены царской семье при помощи X.

Другим лицом, откликнувшимся на призыв Анны Александровны, был известный банкир Ярошинский, поляк по происхождению, который с большой сердечностью пришел на помощь для улучшения материального положения царской семьи.

Владыка молча, не прерывая меня, слушал, изредка покачивая головой. Когда я закончил, владыка сказал, что я совершил благородный поступок, взяв на себя миссию помочь несчастным.

– Бог наградит тебя за это… А люди, – тут владыка задумался, – ну, да что о них говорить, будь ответчиком перед своей совестью, будет она спокойна, так ничьи суждения тебя не потревожат. И помни всегда, что добро и любовь должны светиться в человеке независимо от его политических убеждений.

Затем владыка поделился со мной своими впечатлениями о своей поездке к святейшему патриарху Тихону.

– Много мы беседовали со святейшим и о судьбе России, и о царской семье. Он убежден, да и меня убедил, что царство большевиков на Руси неизбежно и продлится долго, несколько лет, по всей вероятности, а если вспыхнет, не дай Бог, гражданская война, то затянется еще дольше. Его стремление отделить церковь от политики и сохранить тем ее в тяжелое время. Что касается царской семьи, святейший очень скорбел об их судьбе, говорил мне, что он с радостью хотя бы морально помогал узникам, но лично для них ничего сделать не может, а монархистов, которые могли бы помочь, как организации в Москве не существует. Все рассыпались, все заняты спасанием своих животов.

На прощание святейший дал мне большую просфору, просил передать государю вместе с его патриаршим благословением.

Радость, которую я имел по случаю вступления на патриарший престол святейшего Тихона, возрождения патриаршества на Руси, омрачилась беседами со святейшим и многими лицами, собравшимися тогда в Москве.

Эта поездка нанесла сильный удар моему оптимизму. Я стал внимательно приглядываться к настроению различных слоев общества, особенно его низов. Я почуял большую силу, которая мне не без основания казалась вредной, с которой надо было бороться, хотя бы и без надежды на успех. С тяжелым сердцем я выехал из Москвы и, доехав с трудом до Тобольска, отдался здесь целиком борьбе с большевизмом. И должен тебе признаться, что последний сильнее моей проповеди. Я с ужасом вижу, как эта зараза распространяется по краю.

Что касается моего мнения о судьбе царской семьи, то положение ее трагическое. Вряд ли кто думает и отдает себе в этом ясный отчет, что с приходом большевизма их ждет несчастный жребий Марии Антуанетты и Людовика. Все в истории повторяется, и разве ты в России не слыхал пожеланий уничтожить их? Да что в России! Такие голоса раздаются уже у нас, в Тобольске! Нет, нет, не помогать им деньгами, не кофточки и одеколон посылать им – спасти их надо! Понимаешь, спасти!

Я был потрясен беседой с владыкой. У меня как бы раскрылись глаза. Да, я слышал повсюду требования судить, а чаще просто убить бывшего царя. Я лишь не отдавал себе отчета, насколько серьезны эти угрозы. Опасность для царской семьи была налицо. Ее тихое и мирное пребывание в Тобольске могло сразу и совершенно измениться к худшему. Для этого только стоило в Тобольске появиться большевикам! Да! Владыка был прав, в истории все повторяется, и русский император со своей семьей в Тобольске, быть может, были недалеки от трагических дней, пережитых в свое время в Тюильрийском дворце. Владыка, видя мое смущение, прервал воцарившееся молчание:

– Не падай духом, мужайся и помни, что пути Господни неисповедимы! Молись, и вера в Господа даст тебе спокойный и здравый рассудок!

Я чистосердечно ответил владыке, что есть мудрая русская пословица, которая к создавшемуся положению, к сожалению, не применима, а именно: береженого и Бог бережет.

Я не вижу, чтобы кто-нибудь берег их величества и даже серьезно думал над этим вопросом, кроме владыки. Но разве он один может уберечь царскую семью, не говоря даже о ее освобождении и вывозе из Тобольска.

Владыка встал из своего кресла и нервными шагами прошел по комнате из угла в угол.

– Я пастырь, я призван духовно пасти моих верующих чад. Я по своему положению у всех на глазах. Я не могу быть ни конспиратором, ни организатором тайного общества, каковое должно быть тайным, ты это и сам понимаешь… Добился негласной связи с царской семьей и поддерживаю ее не только духовно, но по возможности и материально, однако эта последняя помощь ничто перед тем, что нужно было бы сделать… Когда их величества перевезли в наши края, я был уверен, что непосредственно приедет, строго конспиративно, не одно лицо, а целый ряд преданных и верных им людей.

У меня и в мыслях не было помышлять о добывании материальных средств, я не говорю уж, для их спасения, а даже для их повседневной жизни. В прошлом сентябре исподволь да разумно можно было многих людей здесь разместить, ну а теперь… Теперь все изменилось. Много напортило неудачное появление здесь М.С. Хитрово. Я ни на минуту не сомневался и не сомневаюсь в ее преданности и безграничной любви к царской семье, но она была слишком малоосмотрительна во время своей поездки. И разве от нее можно требовать какой-то партийной конспирации, присущей нашим противникам? Не нам судить ее за ее искреннее желание помочь их величествам. Потом приехали несколько человек офицеров. Нашумели, наболтали лишнего и были высланы. Результатом всего этого явилось строгое наблюдение за всеми приезжими. Теперь оно несколько ослабло, потому что за