Утром, отслужив молебен и осмотрев монастырь, поблагодарив монахов за гостеприимство, мы с шурином отправились в обратный путь в Тобольск. Стояла чудная погода. Яркое солнце переливалось всеми цветами радуги на снежных покровах дремучего леса, окаймлявшего дорогу. Снег приятно хрустел под полозьями саней. Отдохнувшая лошадь, пофыркивая, бодро бежала вперед, покрытая густым инеем от испарины.

Скоро показался город, а через час мы с шурином были на том же постоялом дворе, который за время нашего отсутствия словно ожил и наполнился громкой людской речью, игрою на гармонике, оживленным движением и шумом. Все это были съехавшиеся к базару крестьяне окрестных деревень, среди которых было и несколько деревенских купцов-торгашей.

Напившись чаю, я отправился было в митрополичий дом, но, к сожалению, келейник мне сообщил, что владыка сегодня занят и очень просит меня зайти завтра в то же время.

Погуляв по городу, я не спеша отправился к дому, где жила X., и в условленное время позвонил у подъезда. Она уже ожидала меня. Большая часть вещей была уже передана царской семье, оставались книги и большая бутылка одеколона, за который X. особенно волновалась: пронести ее незаметно почти не представлялось возможным.

Оживленная болтовня X., главным образом, ее забота об одеколоне вызвали у меня в памяти слова епископа Гермогена: не духи и шоколад им нужны… что не замедлило отразиться на моем настроении. Действительно, думалось мне, мы все точно ослепли и не видим надвигающегося ужаса. Не выдавая, однако, X. своих мыслей, я с интересом принялся за письмо государыни и записки великих княжон. Особенно последние были довольны и счастливы полученными подарками. Все были очень рады видеть меня и лишь сожалели, что нельзя было говорить со мной лично. Государыня писала X., что это Бог устроил, что она не попала к ним в «Дом свободы», так как, оставаясь вне его, она для них является более полезной, чем кто-либо.

В письме была небольшая записка, сложенная вчетверо и тщательно заклеенная. На ней была надпись рукой государыни: «Лично для молодого офицера».

Я извинился перед X. и с нетерпением вскрыл записку.

«По Вашему костюму торговца вижу, что сношения с нами не безопасны. Я благодарна Богу за исполнение отцовского и моего личного желания: Вы муж Матреши. Господь да благословит Ваш брак и пошлет Вам обоим счастье. Я верю, что Вы сбережете Матрешу и оградите от злых людей в злое время! Сообщите мне, что Вы думаете о нашем положении. Наше общее желание – это достигнуть возможности спокойно жить, как обыкновенная семья, вне политики, борьбы и интриг. Пишите откровенно, так как я с верой в Вашу искренность приму Ваше письмо. Я особенно рада, что это именно Вы приехали к нам. Обязательно познакомьтесь с отцом Васильевым, это глубоко преданный нам человек. А сколько времени намерены Вы пробыть здесь? Заранее предупредите об отъезде».

Я прочел еще раз письмо и задумался. Что я должен ответить императрице на заданный ею вопрос? Подумав, я решил посоветоваться с епископом Гермогеном и передать X. ответ для императрицы завтра вечером. Приняв это решение, я скопировал письмо государыни известным только мне шифром, а сам подлинник вместе с письмом императрицы к X. и записками великих княжон сжег в топившейся в комнате печке.

Попросив X. сообщить императрице, что я пробуду в Тобольске еще несколько дней и дам ответ на ее письмо завтра вечером, я спросил ее, знает ли она священника Васильева.

Она рассказала мне уже известную историю с его арестом и отстранением его от несения обязанностей духовника царской семьи. Лично по ее мнению, отец Васильев вполне преданный царской семье человек, горячо их любящий, и если и есть у него какие-нибудь недостатки, то это один – чрезмерное увлечение вином. Случалось часто, что отец Васильев напивался сильно пьяным. Больше X. ничего не могла сообщить, и я решил завтра сам увидеть, что собой представляет отец Васильев.

Попрощавшись с X., я отправился на постоялый двор, где меня ожидала большая неприятность. Шурин, которому надоело безделье в городе, решил оставить меня и уехать домой и лишь после усиленных просьб согласился подождать еще два-три дня.

Утро началось с посещения базара, потом обедни в церкви, где служил отец Васильев. Торопливое совершение службы произвело на меня неприятное впечатление. После обедни я подошел к нему и попросил его переговорить с ним наедине.

Священник пригласил меня в алтарь и, с любопытством разглядывая меня, ожидал, когда я заговорю.

Я ему сообщил, что приехал в Тобольск, чтобы несколько помочь материально царской семье, и что императрица выразила желание, чтобы мы познакомились. Отец Васильев, по-видимому наученный горьким опытом, с большой осторожностью отнесся к моим словам и делал вид, что весьма удивлен моему появлению, а тем более моему заявлению, что я являюсь по поручению императрицы, так как он с царской семьей ни в каких отношениях не находится. Видя бесцельность разговора, я попросил его назначить свидание завтра и сказал ему, чтобы он за это время навел справки обо мне у епископа Гермогена. Распрощавшись с отцом Васильевым, я ушел из церкви, недовольный затяжкой из-за этой осторожности отца Васильева, но вместе с тем я отдавал ему должное. Мне очень понравилась его осторожность. Это серьезный человек, думал я про себя, и императрица недаром меня к нему направила.

Придя на постоялый двор, я попал прямо к обеду, после которого мой шурин начал меня укорять, что я ничего не делаю, зря сижу в Тобольске, а главное, держу его, тогда как в Покровском у него оставлено хозяйство и работа. Я, как мог, успокаивал его, обещая через два дня уехать обязательно.

Едва дождавшись вечерни, я торопливо оделся и ушел в собор, чтобы потом пройти, как было условленно, к епископу Гермогену.

По дороге к собору я задумался над вопросом: что же, собственно, я сейчас делаю, чем я занят? Быть может, шурин прав, что я ничего не делаю и зря сижу в Тобольске?

Ответить утвердительно на этот вопрос я не мог. Я не мог сказать, что я ничего не делаю, так как что-то подсказывало мне, что я нащупываю почву, изучаю обстановку дела, на которое, правда, я еще не решился, но, во всяком случае, я не сижу праздно.

За думами время шло незаметно для меня, и вот я вновь в обширной зале митрополичьего дома.

Владыка тут же извинился, что вчера не мог принять меня, объяснив, что вчера у него было собрание представителей тобольского купечества, которое он созвал для решения вопроса