Не могу сказать, что меня это сильно радует.

Однако Адам больше не вмешивается, когда Джеймс начинает разговаривать с Уорнером. Кенджи объяснил мне, что Адам не хочет травмировать брата и объяснять ему все подробно, чтобы не напугать мальчика.

А это привело к тому, что Джеймс стал постоянно разговаривать с Уорнером.

Он очень любознательный, и, конечно, Уорнер стал мишенью для его бесконечных вопросов. Мы все любим слушать их познавательные беседы. Джеймс стал храбрее по сравнению с любым из нашей группы, кто осмелился бы побеседовать с Уорнером или даже поспорить с ним.

В общем, это неплохо.

Все мы добиваемся определенного прогресса, каждый по-своему. Брендан и Уинстон окончательно выздоровели. У Касла настроение улучшается с каждым днем. Лили оказалась самодостаточной девушкой, и ей не требуется никаких развлечений со стороны, хотя, как мне кажется, она предпочитает общество Иана – они как будто находят некое утешение в компании друг друга.

Наверное, такая изоляция предполагает, что люди начнут тянуться друг к другу.

Как произошло с Адамом и Алией.

В последние недели он проводит много времени с ней, и я не знаю, что это означает. Может быть, всего лишь дружба. Но очень часто, когда я нахожусь в тренажерном зале, я вижу, что они сидят рядышком, и он внимательно наблюдает за тем, как она что-то рисует в своем блокноте, изредка задавая ей вопросы.

Она при этом всякий раз почему-то краснеет.

Она во многом мне напоминает меня, какой я была когда-то.

Я обожаю Алию, но иногда, когда смотрю на них вдвоем, я задумываюсь над тем, что, может быть, это и есть как раз то, чего всегда хотел сам Адам. Милую, спокойную, нежную девушку. Ту, которая сгладила бы всю грубость и жестокость, которые ему пришлось наблюдать в своей жизни. Я помню, он как-то говорил мне об этом. И добавил, что как раз это ему и нравится во мне. То, что я была такая хорошая. И милая. Что я была единственным хорошим моментом, оставшимся в его жизни.

Я всегда понимала, что это не так.

Может быть, теперь он тоже начал это понимать сам.

– Я должен сегодня навестить свою мать.

Именно с этих слов начинается наше утро.

Уорнер только что вышел из своего кабинета. Его золотистые волосы взлохмачены, а глаза такие зеленые и одновременно прозрачные, что не поддаются никакому описанию. Он не позаботился о том, чтобы застегнуть рубашку на груди, и брюки пока что с незатянутым ремнем свободно висят у него на бедрах. Он выглядит совершенно растерянным. Не думаю, что он выспался, а мне так хочется знать все происходящее в его жизни. Но я понимаю, что не должна ни о чем его спрашивать. Не теперь. Что еще хуже, он мне все равно бы не ответил, даже если бы я осмелилась поинтересоваться его делами.

Между нами уже нет никакой близости.

Наши отношения так стремительно развивались, а потом застыли на месте. Все наши чувства, мысли, эмоции – они просто замерзли. И мне становится страшно – что если я совершу неверное движение, и тогда они разобьются, как кусочки льда?..

И я тоскую без него.

Он стоит передо мной каждый день, мы вместе тренируемся и работаем, как коллеги, но теперь мне этого недостаточно. Мне не хватает наших непринужденных бесед, его открытых улыбок и еще взгляда, каким он всегда встречал меня.

Мне не хватает его самого.

И я должна обязательно поговорить с ним, но я не знаю, как это сделать. И когда. И что при этом говорить.

Трусиха.

– Но почему именно сегодня? – осторожно начинаю я. – Что-то случилось?

Долгое время Уорнер молчит, уставившись в стену.

– Сегодня у нее день рождения.

– Ах вот оно что, – тихо шепчу я, чувствуя, как у меня разрывается сердце.

– Ты хотела потренироваться за пределами базы, – говорит он, продолжая смотреть куда-то прямо перед собой. – Вместе с Кенджи. Я могу забрать вас с собой, когда буду уезжать, если только он пообещает сделать тебя невидимой. Я высажу вас где-нибудь на неконтролируемой территории, а потом, на обратном пути, подберу. Так тебя устраивает?

– Да.

Больше он ничего не добавляет, но глаза у него какие-то дикие и не сосредоточенные. Он глядит на стену так, как будто смотрит в окно и за чем-то наблюдает.

– Аарон?

– Да, любовь моя.

– Ты чем-то напуган?

Он набирает в легкие воздуха и медленно выдыхает.

– Я каждый раз не могу даже предположить, что я увижу, когда еду к ней, – спокойно объясняет он. – Каждый раз она другая. Иногда бывает так накачана лекарствами, что даже не шевелится. Временами у нее только открыты глаза, и она просто смотрит в потолок. А бывает и так, что у нее начинается истерика, и она при этом тоже, конечно, ничего не понимает.

У меня сердце кровью обливается.

– Но это хорошо, что ты ее навещаешь, – замечаю я. – Ты же это тоже понимаешь, верно?

– Разве? – Он нервно смеется. – Иногда я в этом уже бываю не так уверен.

– Нет-нет, так оно и есть, – киваю я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал убедительно.

– А ты откуда знаешь? – Теперь он смотрит на меня, причем так, словно боится услышать ответ.

– Потому что если она осознает, что ты находишься рядом с ней в комнате, пусть даже на секунду, это равносильно самому дорогому подарку, – говорю я. – И она это понимает. Пусть не всегда, пусть даже она этого и не показывает. Но понимает, что ты был рядом. И я знаю, что для нее это значит очень многое.

Он неровно дышит и теперь смотрит куда-то в потолок.

– С твоей стороны очень мило говорить мне такое.

– Но это правда. Я так считаю.

– Я знаю, – кивает он. – Я знаю, что ты именно так и думаешь.

Я задерживаю на нем взгляд, размышляя, не стоит ли мне сейчас задать ему пару вопросов о его матери. Или хотя бы один, который мне давно уже хотелось задать ему. И я осмеливаюсь.

– Это ведь она подарила тебе кольцо, да?

Уорнер застывает на месте. Мне кажется, что я с кровати слышу, как колотится у него сердце.

– Что?

Я быстро подхожу к нему и беру его левую ладонь в руки.

– Вот это, – поясняю я, указывая на маленькое нефритовое колечко, которое он никогда не снимает с левого мизинца. Оно постоянно с ним, и в ду2ше, и ночью, во время сна. Всегда.

Он медленно кивает.

– Но… ты не хочешь об этом говорить, – подхватываю я, вспоминая, как это было всякий раз, когда я расспрашивала его про это кольцо.

Я просчитываю ровно десять секунд, и он продолжает.