ворот футболки, под который раньше спускалась цепочка. – Ну да, из-за тебя и снял. Ты ж забыл всё, а у меня тут бабы никакой нет, а кольцо есть. Вот и снял, чтоб вопросов не было. Ты вообще-то сам… Я хоть носил, а ты запрятал в ящик и всё.

– Потому что странно, если бы мы носили одинаковые бирюльки, будто лучшие подружки. К тому же у меня понятно, что никого нет. Откуда кольцо?

– А у меня откуда? Ты представляешь, как все ахереют, если я – я! – скажу, что женился?

Выхватываю у него бутылку – хватит уже её ковырять! – и делаю несколько больших глотков.

– Вечный капитан, вечный холостяк… – тянет Ру, теперь разглядывая свои пальцы. – Или не совсем, раз с кем-то пацана заделал.

Я аж попёрхиваюсь вискарём от неожиданности, зажимаю рот ладонью.

– Думал, не замечу? Ты регулярно про него думаешь. И назначение в Данбург так удачно подвернулось.

Как назло, горло обожгло спиртом, не отдышаться, а Ру продолжает с усталой рассудительностью:

– Я же спросил: есть у тебя кто? Почему не сказать прямо?

Наконец-то голосовые связки отпускает, и я выпаливаю:

– Да это не мой пацан!

Ру продолжает тем же скучающим тоном:

– Откуда же ты его взял? Украл, что ли?

– Эм… – вот теперь я стыдливо утыкаюсь взглядом в бутылку.

Виновато кошусь на Ру – глаза у него на пол-лица.

– Ты украл ребёнка?!

– А что было делать?! Ты же сам видел, какая там херня!

– Где?

– На Альфе на твоей!

Пауза. По лицу Эйруина прям видна напряжённая работа мысли.

– Ты был на Альфе?..

– Естественно! А как, по-твоему, ты здесь оказался?

– Я думал… – Ру пожимает плечами и растерянно озирается по сторонам.

– Ты не знаешь, – вместо вопроса получается утверждение.

Чёрт, это же очевидно, а я забыл! В больнице не могли сказать. Я тоже молчал, чтобы не расстраивать его разговорами про ритуальные захоронения. И Лана, надеюсь, не появлялась.

– Видимо, я опять что-то проспал.

Судя по всему, наступил момент для кровопоя. Я настолько отвык за полгода, уже и все шрамы с груди и рук сошли. Поначалу, в больнице, хотелось напоить его, чтобы помочь с регенерацией, а затем это желание отступило из-за страха показать лишнее, неуместное. Конечно, мы всё равно улавливаем состояние друг друга, особенно Ру, он более чувствительный. Но далеко не так, как после крови.

Секунду поколебавшись, предлагаю ему руку, венами вверх. Обхватывает запястье, тянет к себе, соглашаясь, и, когда я разрезаю кожу ногтем, вгрызается грубо и неловко.

Тяну его сознание к себе, внутрь. Чувствую, как Ру осторожно прикасается, словно нащупывает дорогу в сумраке. Глубже. Ворочается внутри моего разума, ощутимо задевая с непривычки. Я тоже отвык, однако сдерживаю инстинктивное желание закрыться от чужого сознания, выпихнуть его. Это как с сексом – нужно расслабиться и впустить. Некомфортно, конечно. Но я доверяю Ру.

Приноровившись, скользит всё глубже. Торопится выяснить: рывками дёргает на себя то один кусок воспоминаний, то другой. Однако ж ревниво задерживается на разговоре с Ланой в кладовке, и я невольно улыбаюсь. Ру такой милый, когда ревнует.

Добирается до кладбища. Раскидистые ветки сухого дуба; каменная насыпь; в яме – белая рука среди щебёнки и размокшей грязи; лицо с тёмными пятнами и вмятинами. Ру сжимает мою руку до синяков и присасывается сильнее, как будто хочет сбежать внутрь, спрятаться или перебить эмоции удовольствием от крови. Я морщусь, но терплю. Видеть себя в могиле – мерзкий опыт.

Бункер. Труп Войтовского, распятый на стене. Я чувствую горечь Эйруина, но она тут же превращается в злость. Ру, стесняясь своих эмоций – слабости, как он считает, – грубо ворчит: «Войтовский был нормальный. Он не заслужил такого». Я мысленно соглашаюсь, успокаивая.

Мальчишка, старший брат Экхарда. Гранаты на поясе желтоглаза. Взрыв. Меня встряхивает от эмоций. Сознание словно раздваивается, я одновременно здесь и там. Странное явление: в момент опасности действуешь на автомате, а потом, вспоминая, запоздало чувствуешь.

Больница. Замотанная мумия на койке. Тут хочется остановить Ру, всё-таки слишком личное… Почувствовав моё сопротивление, он мгновенно замирает. Ждёт.

Всё же пропускаю его дальше. Если он не верит словам о любви, то пусть посмотрит сам и решит. Кому другому я бы постеснялся показывать, как держал его забинтованную руку, бормоча разные сопливые глупости, обещал что угодно, если он придёт в себя, а потом ещё и ревел в три ручья под тем кустом, давясь кровью и подвывая. Но Ру можно показать всё, он поймёт.

Полазав по моему сознанию, Ру было останавливается… Однако тут, при виде окрестного разгрома и битой посуды, в моей голове всплывает мысль про мебельный магазин. И воспоминание о нашем девчачьем походе за полотенцами. Ру замечает, приглядывается.

«Ты покупал вещи из-за меня? – его сознание пропитано настороженным изумлением. – Ты же ненавидишь магазины».

«Надеюсь, тебе понравился плафон в прихожей. И эти тарелки» – указываю на крупный синий осколок. Берт ведь сказала, что нужен синий, вот я и набрал.

Но Ру шутку игнорирует. Продолжает тем же недоверчивым тоном: «Чтобы я не ушёл».

«Ага».

Выскальзывает из моего сознания и закрывается в своём. Наверное, обдумывает. А пока снаружи, на разгромленной, но всё же по-вечернему уютной кухне, я обнимаю его за плечи, прижимаюсь носом к щеке, наслаждаясь запахом кожи, и жду решения.

Наконец Ру, глядя в сторону, говорит:

– Я не понимаю твоего отношения. Разве не должен быть… Ну, один человек? Если любишь кого-то, то он типа как единственный?

– Так ты единственный.

– Не заметно.

– Я живу с тобой, – от возмущения повышаю голос, широким жестом обводя кухню. – Это ж чудо чудесное! Да я никому такого не предлагал!

Склонив голову, Ру чего-то там фыркает себе под нос. Наконец выдаёт:

– Но другим не заметно.

Подвисаю в раздумьях. Ах, вот оно что… Он ведь к этому и клонил весь вечер, а я не допёр.

– Ты хочешь, чтобы я носил кольцо? Без проблем. Да вот сейчас их и принесу, давай.

Вскакиваю и на цыпочках, обходя осколки, пробираюсь к своей комнате. Перед выпиской Ру я заныкал кольца – и своё, с шеи, и его, из ящика тумбочки, – в гардеробе, в глубине ящика с носками.

Раскапываю нужный носок, тяжёлый и позвякивающий. Высыпаю на ладонь чёрные кольца и такие же цепочки. Одинаковые, одного размера. Я даже не знаю, подойдут ли они на руку, потому что мы изначально договаривались носить на шее.

Возвращаюсь на кухню. Протягиваю Ру ладонь.

– А где чьё?

– Они ж одинаковые.

– Резонно, – Эйруин со второго раза защипывает непослушными пальцами тонкую цепочку,