На следующий день была регистрация участников и приём по случаю начала работы Международной конференции по генетике злаков. Пока регистрировались, выяснили, что форум будут представлять ведущие генетики мировой биологической науки, а открывать заседание первого рабочего дня, в понедельник, предстоит самому Кристиану Шилклоперу, из Кембриджа, нобелевскому лауреату, выдающемуся учёному-генетику, одному из основоположников зарождающейся генной инженерии.

В перерыве первого дня к Севе подошёл симпатичный, черноволосый, невысокого роста парень, на вид чуть старше Штерингаса, тоже участник конференции. Протянул руку для пожатия и представился:

— Хоффман. Роберт Хоффман, Лондонский институт селекции и генетики. Можно просто Боб. — Он вгляделся в приколотую к лацкану Севкиного пиджака пластиковую табличку, улыбнулся и спросил: — Вы ведь Всеволод Штерингас, верно? — Севка кивнул и пожал протянутую руку. — Чрезвычайно приятно с вами познакомиться, я читал ваши работы по злакам и был немало удивлён, что в России подобные исследования находятся на таком высоком уровне. Даже высочайшем, я бы сказал. Не мог этого предположить. Мои поздравления! — Сева тоже улыбнулся в ответ и слегка покраснел, не зная, что сказать. Но всё же ответил:

— К сожалению, у нас не так хорошо обстоят дела с препаратами. Мы могли бы продвигаться значительно быстрее, если бы не сталкивались с трудностями… скорее технического плана, чем научного.

— Да? — искренне удивился Хоффман. — То есть с идеями всё в порядке? — Он улыбнулся. — С пробирками заминка? Не хватает мощности лабораторий? Подводит финансирование исследований? А вы не пробовали подать на грант? В вашем случае, уверен, вопрос был бы решён довольно быстро. Исследования, которыми вы занимаетесь, вещь чрезвычайно важная для любой экономики, особенно для сельского хозяйства. Затраты окупятся многократно и очень быстро. Не было у вас такого опыта?

Сева замялся:

— К сожалению, не я ведаю подобными делами. Дальше лаборатории не хожу… — В это время к ним подошёл Спиркин, и Сева представил шефа Хоффману. Боб так же обворожительно улыбнулся и выдал:

— А вы пригласите меня в ваш институт, на стажировку, в лабораторию Штерингаса. Вот вместе и займёмся выбиванием гранта для ваших исследований. Заодно подучусь немного у вашего сотрудника, как дактилоскопировать хромосомы с помощью его красителей. Вы не против?

Разговор тот получился больше шутливым, нежели носил характер практического свойства, но Спиркину запомнился. И в итоге сыграл свою роль. Но это было уже потом, когда они вернулись в Москву и академик серьёзно начал обмозговывать идею того, как неплохо было бы на самом деле вытащить из капиталистов денежный грант с помощью Штерингаса и этого доброхота-англичанина, имеющего, по всей вероятности, нужные связи.

А потом была среда, и Штерингас, предупредив Спиркина, на конференции отсутствовал в связи с похоронами сэра Мэттью Харпера, родственника тех самых сестёр из аэропорта, знакомых его знакомых. Перепроверять информацию о похоронах академик не стал, хотя и дёрнулся поначалу. Представил себе, не дай бог, чего случится нехорошего с молодым талантом в чужой стране. Но все же, подумал, не стоит нервничать, не имеет смысла, потому что правда слов Всеволода подтверждалась и другими источниками. Почти все лондонские газеты написали о предстоящих похоронах и о той неоценимой роли, которую сыграл старик Мэттью на посту председателя «Harper Foundation».

К удивлению Штерингаса, на церемонии прощания он снова встретился с Робертом Хоффманом. С Бобом. Тот был печален и явно удручён происходящим. Поздоровались. Боб, предваряя Севин вопрос, сразу дал знать, не отрывая глаз от гроба:

— Сэр Мэттью и его Фонд немало сделали, в частности, и для нашего института. И для меня лично. Пока я учился в Кембридже, фонд выплачивал мне стипендию, как отличнику. По программе помощи хорошо успевающим студентам, не имеющим достаточных средств. И я за это ему буду всегда благодарен. — Он указал взглядом в сторону Прис и Триш, сидящих в чёрном у гроба, на траурных стульях. — Не познакомите меня с его внучками? Хочу лично сказать слова благодарности. И за маму их заодно, миссис Нору Харпер.

После окончания процедуры Штерингас подвёл Хоффмана к Присцилле и Патриции и представил. Тот пожал обеим руки и произнёс свои скорбные, теплые, благодарственные слова.

— Приходите к нам на обед, вместе с Севой, — пригласила его Триш, — в воскресенье.

— Ждём вас, Роберт, — добавила Прис и глянула на Севу. — Не забудешь взять своего друга?

— Конечно, конечно… — пробормотал Севка и подумал, как-то странно всё получилось… И откуда же этот Боб узнал, что он, Штерингас, вообще знаком с сёстрами Харпер? Видел, как они обнялись и поцеловались ещё до церемонии? Может, оно, конечно, и так… Но всё же странно…

В четверг, на другой день, до обеда, в плане стоял доклад доктора Штерингаса из Института общей генетики Академии наук СССР, Москва. Но в итоге всё получилось не по плану, график дня существенно разъехался, потому что имело место чепэ. Про обед участники конференции просто забыли, поскольку вопросы, посыпавшиеся из зала, после того как доктор Штерингас закончил свой доклад и получил одиннадцать минут непрерывных аплодисментов, были нескончаемы и разносторонни. В результате доклады, назначенные на четверг, так же как и обеденное время, сместились на два с половиной часа. Однако никто об этом не пожалел. Все хотели обсуждать услышанное ещё и ещё. Спиркин сидел тихо, опасаясь, что, как представитель того же русского института, ненароком будет вовлечён в дискуссию и придётся невольно обанкротить свой высокий ранг. Но его не трогали, как будто его не было совсем. Такое положение дел Севкиного шефа вполне устраивало, и он сиял, ощущая себя частью хорошо приготовленного сюрприза. Уже потом, по возвращении домой, он доложит Дубинину, как они утёрли нос всем этим, в Лондоне. И заодно изложит «свою» идею о Роберте Хоффмане, из Лондонского института селекции и генетики, учёном с нужными связями, готовом к научному сотрудничеству и прохождению стажировки в лаборатории Штерингаса.

После того как страсти улеглись и возбужденные Севкиным докладом участники конференции стали постепенно утекать в сторону позднего обеда, к Штерингасу подошёл Кристиан Шилклопер, чтобы лично пожать Севке руку. Сказал, давно не наблюдал такой отточенной системы доказательств и оригинального подхода к теме. Пошутил, что улетит теперь окрылённый, потому что мир отныне благодаря русским не останется без хлеба, и в этом его убедил лично доктор Штерингас.

В общем, четверг удался, и это понимали все, включая самого Севку. Оставшиеся три дня вокруг него роился разный научный люд. Теперь он был свой, и не было в этом ни у кого ни малейшего сомнения. Просили передать привет академику Дубинину, интересовались планами на будущее.

— Ну что, гоголем, небось, ходишь? — добродушно, но с всё же с долей едва прикрытой зависти вопрошал Севку Спиркин. — Ничего, привыкай, придёт время, сам форумы открывать будешь, а не четвергов этих своих дожидаться.

— Мне б время выкроить по магазинам пробежать, а то Лондона, по сути, не видел. И девушке своей что-то купить бы, а? В воскресенье. Не возражаете, если оставлю вас? — именно такого уважительного разрешения в ответ на просквозившую иронию испросил он у своего руководителя, выкроив правильный момент.