— Вот именно! — так же шутливо встревал в разговор Юлик, дождавшись, пока ему переведут произнесённый текст. — Взгляд человека формирует взаимность в родительской любви, для этого важен сам момент зачатия ребенка. А ты толкуешь о каких-то там пелёнках.

Вечером зажигали свечи, и Триш играла, чаще любимого Шопена, ноктюрны. Иногда к ней присоединялась Ницца, и тогда они исполняли в четыре руки: тётка-учительница и племянница-ученица. Подтягивалась на огонёк и Приска. Опасливо отжимая носом дверь, шанс побыть со всеми не упускал и седомордый Ирод. Получив разрешительный Джонов кивок, неслышно заходил в дом и, стараясь не привлекать к себе общего внимания, окружным путём добредал до Джонова кресла и опускался на живот, подобрав под себя лапы. Так и лежал на досках, в полусне, вслушиваясь в Шопена, прижав к полу морду и изредка подрагивая веками. А Гвидон, оставшись в доме один, наблюдал, как через незанавешенные двусветные окна гостиной едва колышутся тени в доме через овраг. Но в это лето домой, в Жижу, на выходные он попадал не всякий раз. Чаще оставался в Вышнем Волочке, где завершал работу по возведению комплекса областного драмтеатра. За этот театр, отмеченный прессой и критикой, получил к началу осени звание заслуженного художника РСФСР.

А Боб Хоффман, каждый раз покидая Жижу вместе с Севой, обычно рано утром, по понедельникам, искренне сокрушался и ждал следующего раза, когда увидит всех их, жителей этой удивительной подмосковной колонии, населённой такими разными, славными и очаровательными людьми.

В начале июня в Академию наук вновь пришло письмо на имя доктора Штерингаса. На этот раз приглашали стать участником Международного конгресса «Цитология и эволюция злаков», который должен был состояться в Хельсинки, двадцать седьмого августа. Хоффман также был приглашён, чему ужасно обрадовался. Сказал, прилетит туда непосредственно из Лондона, куда собирается незадолго до конгресса. А ещё через неделю в квартире Штерингаса раздался телефонный звонок.

— Всеволод Львович? Здравствуйте! — поприветствовал его незнакомый мужской голос. — Меня зовут Владимир Леонидович. Я полковник Комитета государственной безопасности. Говорят, вы удачно слетали в Лондон прошлой осенью, не так ли? Масса впечатлений, наверное? Успех? Это всегда приятно… — Сева молча слушал, не успевая одновременно переваривать услышанное и сообразить, как ему следует себя вести. Однако голос не давал ему времени на обдумывание ответов. — Мы с моим коллегой хотели бы побеседовать с вами, если не возражаете. На следующей неделе. Это касается вашей дальнейшей работы. И вашего участия в конгрессе в Хельсинки. Не возражаете?

Голос звучал вполне благодушно и приветливо.

— Не возражаю. — Сева постарался ответить в том же духе: спокойно, приветливо, с демонстрацией лёгкого равнодушия.

— Тогда вам следует сделать так…

Далее бесфамильный Владимир Леонидович подробно объяснил, как отыскать место назначенной встречи. А ещё через неделю Штерингас поднимался на лифте на седьмой этаж второго подъезда Дома на набережной, того самого, взгромоздившегося серым угловатым монстром через реку напротив Кремля.

Он постучал в дверь, как было предложено, а не позвонил, хотя звонок на двери имелся.

Если бы биолог Всеволод Штерингас знал, что в мае сорок пятого, на следующий день после победы и три последующих страшных дня в этой квартире отсиживался бывший подданный Великобритании, а ныне советский гражданин, пастух из подмосковной колонии Жижа Джон Ли Харпер, он чрезвычайно был бы таким обстоятельством удивлён. Равно как и не поверил бы тому, что перед этой самой дверью, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом, постоял в ожидании и ушёл, не получив на свой звонок ответа от бесфамильного Евгения Сергеевича, житель той же подмосковной Жижи, художник Юлий Шварц, женатый на Ниццыной тётке, дочери того же самого Джона Ли Харпера.

Дверь открылась. На пороге стоял молодой, приятного вида мужчина в штатском. Он приветливо улыбнулся Севе и жестом руки пригласил его пройти. Сева поздоровался и прошёл в гостиную. Там его ждали. Владимир Леонидович поднялся из кресла и сделал пару шагов навстречу. Протянул руку для пожатия.

— Здравствуйте, Всеволод Львович, — одновременно он кивнул на вошедшего вслед за Севой молодого человека. — Это Антон Николаевич, младший лейтенант нашего Комитета. Мой помощник. Ну, а мне, надеюсь, представляться не надо, мы с вами предварительно уже имели беседу, по телефону. — Сева вежливо кивнул и опустился в кресло, на которое ему приглашающим жестом указал полковник. — Итак, уважаемый наш Всеволод Львович. Постараюсь не отнимать у вас много времени. Надеюсь, мы с вами, как люди разумные, быстро поймём друг друга, верно? — Сева вновь подтверждающе кивнул, давая понять, что к разговору готов. — Буду краток. Мы более чем наслышаны о вас как о первоклассном учёном, специалисте своего дела. Это же подтверждают результаты вашей недавней поездки в Лондон. — Он улыбнулся. — Вы ведь хотели бы и дальше ездить по миру, правильно?

— Само собой, — пожал плечами Сева, — конечно, хотел бы. Моя работа впрямую зависит от контактов с учёными из других институтов. Понимаете, генетика, такая штука… Она как бы развивается в параллель, отбирая лучшие результаты исследований и соединяя их в стройную теорию. Только так можно продвигаться с наибольшим эффектом, иначе что-то постоянно будет тормозить развитие, отвлекать на ненужное, второстепенное. Другими словами, придётся затрачивать себя на то, что уже пройдено. И дело не только в идеях, тут вопрос стоит гораздо шире. И проще. Ну, представьте себе, что вы архитектор, и вы строите дом. И в итоге хотите иметь ни на что не похожее сооружение. Но есть вещи, незыблемые для любого дома: он должен вас согревать, ограждать от дождя, снега, холода. Внутри должно быть уютно и комфортно для проживания. Нужно с минимальными затратами сил и времени подниматься на второй или даже третий этаж. Но при этом лестница не должна скрадывать пространство. А окна — давать достаточно света. Стены — не отсыревать и не трескаться. Фундамент — не перекашиваться с годами. Ну и так далее. Можно, конечно, пройти все стадии самостоятельно, набить шишек, но дом всё же будет стоять. Так или иначе. А можно изучить опыт других строителей и сосредоточиться лишь на главном, на архитектуре. При прочих равнозначных показателях. Что-то в этом роде… И, скажем, моя поездка в Лондон во многом способствовала тому, чтобы повысить продуктивность строительства такого дома.

— Очень интересно рассказали, — улыбнулся Владимир Леонидович. — Внятно и доходчиво. Без научной зауми. И я рад, что мы, кажется, друг друга понимаем. И потому перехожу к главному. О том, что вы летите в Хельсинки, мы уже, кажется, знаем оба, да? — Сева кивнул. — Так вот, Всеволод Львович, хочу, чтобы вы, так же как и я, и мои коллеги, отчетливо понимали, что в настоящее время и Советский Союз, и весь социалистический лагерь окружены врагами. Зарубежные разведцентры мира спят и видят, чтобы завербовать того, кто так или иначе связан с судьбами мира.

Сева удивлённо пожал плечами.

— Да я вроде не связан ни с какими судьбами… Вы о чём, простите, Владимир Леонидович? Что-то я не очень…