Произнеся все это, я опустила голову, покорно ожидая, что учитель укажет мне на дверь и велит убираться с его глаз. Однако вместо этого я услышала лишь тихий вздох.

— Ах, Дино, мальчик мой, я давным-давно простил тебя за те слова, сказанные во гневе и скорби. И рассердился я тогда, скорее, сам на себя — ибо в твоих словах было много правды. Все было — правдой.

— Нет! — я снова вскинула на учителя глаза. — Вы мудрее меня, вы никогда не делали ничего плохого и не хотели, чтобы оно случилось!

— Но мне, как и любому человеку, свойственно ошибаться — а я слишком часто стал забывать об этом.

Учитель мягко улыбнулся и протянул ко мне руку, коснулся моей головы тем же жестом, что и старый священник.

— Ты молод — но и ты обладаешь собственной мудростью, на которую я в своей гордыне не обращал внимания…

— Дино! — знакомый голос выкрикнул мое имя от дверей. Я обернулась и увидела Витторио, на лице его было написано смятение и радость.

Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, Витторио кинулся ко мне и заключил в крепкие объятия — такие пылкие, что даже ноги мои оторвались от пола.

— Дино! — вновь вскричал он. — Я боялся, что никогда больше не увижу тебя! Я так скучал по тебе, и все остальные ребята тоже! Без тебя все было не то, не так! Скажи, скажи же, что ты вернулся и теперь все будет хорошо!

Я взглянула на учителя, он усмехнулся и кивнул. Повернувшись вновь к юноше, я улыбнулась — впервые с той страшной ночи.

— Да, Витторио! — твердо сказала я. — Я здесь, и все хорошо.

Его смех заставил даже Пио соскочить с постели и начать описывать круги по комнате.

— Я знал, знал! Теперь я должен пойти и сказать остальным!

Со счастливым смехом Витторио кинулся прочь из мастерской. Все еще улыбаясь, я обернулась к Леонардо. Он рылся в небольшом сундучке, стоявшем возле постели. Мгновение спустя он вынул из сундука хорошо знакомую мне коричневую тунику и протянул мне.

— Думаю, она по праву принадлежит тебе, мой мальчик. Надеюсь, наш добрый Луиджи не будет сильно гневаться на то, что я украл у него подмастерье.

Затем, видя мой взгляд, устремленный на мольберт, учитель спросил:

— Хочешь взглянуть на мою новую картину?

Я уже хотела кивнуть, но тут улыбка сбежала с моих губ.

— Это… это ведь не Катерина?

Я спросила это, понимая, что пройдет еще много времени, прежде чем я смогу без дрожи и слез взглянуть на ее портрет.

Леонард покачал головой.

— Портрет, который я нарисовал для Лодовико, висит где-то в парадном зале, среди бесчисленного множества портретов его родственников.

Видя мой вопросительный взгляд, учитель твердо сказал:

— Для Моро и всех остальных Катерина была дочерью графа, а пожар в башне — несчастным случаем. Что касается капитана, он погиб, как герой, пытаясь спасти графиню от огня.

Я с трудом проглотила тугой комок в горле. Я была несказанно благодарна Леонардо за то, что репутация Катерины и Грегорио осталась незапятнанной, — и мне не хотелось знать ничего больше. Я кивнула на мольберт.

— Так я могу взглянуть? Пожалуйста!

С легкой улыбкой он подвел меня к холсту. Мне хватило короткого взгляда — и я в изумлении перевела его на учителя.

— Но ведь это же… это мой портрет… вернее, портрет Дельфины?!

Лицо, смотревшее на меня с незаконченного холста, без сомнения, было моим собственным. Впрочем, в каком-то смысле оно было почти неузнаваемым. Спокойный, уверенный и немного задумчивый взгляд — у меня такого никогда не было. Роскошное платье было смутно знакомо, алое… когда-то принадлежавшее Катерине — она настояла, чтобы я надела его, когда моя собственная одежда была испорчена…

Леонардо пожал плечами.

— В тот день, когда ты сидел возле графини, а я рисовал ее… Я не мог отвести глаз от твоего лица. Что-то привлекло меня в твоем взгляде и задело какую-то струну в моем сердце. Тогда я сделал несколько набросков и отложил их, а несколько дней назад вернулся к ним и решил, что из этого может получиться стоящая вещь.

— Но что, если кто-нибудь узнает меня в этой даме? — с тревогой спросила я.

— Не бойся, мой мальчик! — рассмеялся учитель. — Видишь — я изменил цвет глаз с зеленого на карий, волосы светлее твоих… Я назову картину «Портрет дамы» — и никто ни о чем и никогда не догадается.

Я кивнула и тихо вздохнула.

— Что ж, мне надо вернуться к синьору Луиджи и сообщить, что я ухожу от него, — я слегка улыбнулась. — Думаю, он будет рад моему уходу, поскольку все время твердит, что я не в состоянии сделать ни одного ровного стежка.

— Передай доброму синьору Луиджи мои извинения! — сказал Леонардо, улыбнувшись в ответ. — И поторопись с возвращением. Если я правильно помню — тебе предстоит еще недели три размешивать гипс, прежде чем я позволю тебе вновь взяться за кисти.

Луиджи расстроился куда меньше, чем я боялась… или надеялась.

— Ба! Теперь ты снова — проблема Леонардо! — буркнул он на прощание, но сердитых ноток я в его голосе не расслышала.

Не протестовал он, и когда я благодарно обняла его, отдавая назад голубую тунику подмастерья и забирая узелок со своим пожитками.

Когда я вернулась, большая мастерская была пуста, и у меня осталось немного времени, чтобы собраться с духом перед встречей с моими товарищами. Вскоре они должны были вернуться на трапезу. Пользуясь их отсутствием, я распаковала свои вещи, припрятав платья и некоторые мелочи в сундук, стоявший в ногах моей старой кровати.

Последнее, что я положила в сундук — мой дневник. Я уже и не помнила, когда писала в нем последний раз; не хотелось мне и перечитывать его — слишком свежи и болезненны были воспоминания о тех днях. Но когда я уже клала дневник в сундук, четыре большие игральные карты вылетели из него и упали лицом вверх.

Аккуратно закрыв сундук, я подобрала карты и отправилась в мастерскую. Опустилась на колени перед небольшим очагом.

Почти вся колода Катерины погибла в огне. Возможно, мне стоило бы попытаться восстановить оригиналы и собрать колоду заново?

Глядя на эти маленькие шедевры, я приняла решение. Эти четыре будут лишь напоминать мне о страшной трагедии, которую они же и напророчили. Так пусть колода воссоединится — но воссоединится в огне.

Одну за другой кидала я карты в очаг, и они вспыхивали ярким цветным пламенем, чернели и съеживались. На мгновение мой взгляд задержался на последней… разрушенная Башня и летящие с нее тела людей… Совпадение ли это было — или карты знали будущее и пытались предупредить нас?

Увы, у них все равно не получилось.

Я прикрыла на мгновение глаза, чтобы прогнать воспоминания, а затем медленно открыла их вновь. Последняя слеза — слеза по Катерине и Грегорио — скатилась по моей щеке… Последняя слеза по всему, что было и чему не суждено было сбыться никогда.