– Мы дадим железо. Делай, что пожелаешь.

– А мне, – проворчал уставшим голосом Якса, – понадобится медик. И хорошо протопленная баня. И обычная постель.

* * *

– Всего одна юрта, – сказал Вигго. – Большая, но одинокая. Их немного. Вижу примерно три повозки. Они не слишком обогатились в Сыбине и Брежаве. Видно, нечего там уже грабить.

– Странно, что нет ни коней, ни овец.

– Стада они держат в селе, под присмотром пастухов и местных селян. Если кто потеряет хотя бы одну голову, снимут с плеч его собственную. Они только-только просыпаются, видишь: развели огонь, дым поднимается. Поспешим, прежде чем все встанут.

– Ты некогда служил хунгурам. А нынче хочешь их поубивать. Странно.

– Сколько лет можно быть пастухом? Тебе разве не было плохо сидеть в степи и ждать, пока Бокко придет нассать на тебя? И не только нассать.

– Так что делаем?

Они стояли на первом свежем утреннем снежке, благодаря которому серо-коричневые окрестности превратились в девственный край белизны. Легкий, крутящийся в воздухе пух покрыл плоскую крышу юрты, обсыпал лиственницы и сосны, хаты и дороги в селах, пряча грязь и навоз. Мир был как новый – чистый, еще нетронутый.

– Оставим щиты, они будут мешать в тесноте. Сделаем всё быстро. Пойдем!

– Веди. – Якса потянулся к ножнам и вытащил меч. – Пусть все будет по воле богов и стрыгонов.

Они двинулись к юрте. Сперва шагом, потом трусцой, все быстрее и быстрее. Было странно и страшно так прорезать тишину первого зимнего утра – ударом меча, криком и болью.

Достигнув входа, закрытого толстой шерстяной кошмой, Вигго хлестнул клинком по щели, разрезая ременные шнуры. Откинул ткань и ворвался в темное отверстие, размахивая оружием.

Оруженосец заскочил внутрь следом – в душную, наполненную дымом темноту юрты. Тут царил полумрак, потому что в очаге танцевали огоньки, отражаясь от лавок и стоящих на них сундуков, ящиков, щитов и сабель. Якса специально поставил ногу на порог, чего никогда не сделал бы ни один хунгур, – словно желал порвать с традицией, лишиться воспоминаний. Как если бы говорил самому себе: я лендич, не хунгур.

Вигго рубанул первым – ударил встающую с постели, укутанную в шкуры фигуру, медленную, будто медведь, выползающий из берлоги. Якса пырнул в живот хунгура, который вскакивал на ноги с ковров справа.

И тогда разверзся ад криков, плача, воплей, скулежа о милости. Но никто не миловал. С правой – женской – и левой стороны юрты вскакивали ото сна и дремоты едва разбуженные, испуганные фигуры – все в длинных рубахах, в чепцах и колпаках; ничего не понимающие, пойманные врасплох, согбенные. Мечи рубили их без милосердия; резали, тыкали, хлестали по рукам, которыми те в отчаянии заслонялись; по головам, плечам и спинам. Пробивали укрытые под кафтанами груди и животы. Как два снежных призрака, Вигго и Якса пробивались, прорубались в центр шатра, оставляя слева и справа подрагивающие, в кровавых ранах тела. Добрались до помоста, где на подушках, рядом с лавкой с чарками для кумыса и воды, отдыхал господин и владыка юрты. Отец всего аула.

Он привставал: неловко, медленно, испуганный нападением. Якса увидел его сморщенное лицо, подбритую бородку, разделенную на косицы. И глаза: темные, спокойные, мудрые, застывшие в немом вопросе и испуге.

Вигго пал на хунгура как злая тень, поднимая меч и желая опустить тот вертикально, пришпилить старика, словно червя к земле. И тогда Якса почувствовал, как его охватывает холод. Внезапное воспоминание рвануло тело. Он отбил клинок скандинга, толкнул того плечом, отбрасывая от постели.

– Ульдин! – крикнул. – Стой, Вигго! Это свой, наши! Сурбатаар Ульдин!

И тогда раздался тонкий перепуганный голос хозяина юрты:

– Конин! Ты… Деере Тенгри, Высокое Небо… Как это?

Вигго не слушал. Развернулся на расставленных ногах, а потом ударил в Сурбатаара. На этот раз сверху, с небольшим замахом, чтобы не зацепить мечом низкий потолок юрты.

– Стой! Оставь его! – орал Якса. Отбил, заблокировал удар своим мечом. Пнул Вигго в бок, отбросил прочь словно бешеного пса. – Что ты делаешь? Они тебя приняли.

– Сойди с дороги – или сам здесь ляжешь.

– Вигго… – проговорил Якса. – Что ты делаешь? Мы своих убили… Убили всех.

– Это не Вигго! – крикнул Ульдин. – Каблис, бес, стрыгон!

И вдруг скандинг кинулся на Яксу, нанося тому удары справа и слева. Они скрестили клинки в юрте, полной вьюков, крови и стонов.

Вигго бил с силой, которая удивила Яксу. Раз, два, клинки звенели, и каждый удар отдавался в руке юноши. Он крутанулся, перешел в укол, хотел воткнуть кончик в тело Вигго сверху. Не сумел; может, запутался в кожухах, перевернутых лавках, баклагах и узлах. Или противник превосходил его силой и скоростью. Вдруг отбил меч в сторону, ударил в Яксу будто таран, ухватил левой рукой за пояс и сбил с ног, опрокинул на спину; сам упал сверху.

Свалились – Якса спиной – прямо в очаг, в огонь, что яростно танцевал на поленьях. Вигго приземлился на противника, прижал ему живот коленом и теперь поднимал меч для смертельного удара.

– Якса-а-а! – закричал не своим голосом. – Ты тоже мой! Брат! Любимый мой брат!

Юноша вскрикнул, чувствуя, как уголья жгут на спине кольчугу и стеганку. Вытянул руку и замер, потому что в дыму, в огне, поднимающемся со всех сторон, жгущем полотно, кожу, раскаляющем звенья кольчуги, увидел вдруг измененное лицо противника. Увидел его большую угловатую, будто детскую, голову и грудь, покрытую тлеющими углями; когти, которыми тот сжимал рукоять меча, словно огонь выказал его истинную природу. И свисающую с обруча на шее цепь.

Быстрее! Скорее!

Его мысли, воспоминания помчались назад, в жуткий зал пустыни, к кругу фигур, когда он вился в боли, прикованный к ложу страданий.

И голос Лотара: спокойный, мощный, властный:

«Могке! Я тебя хлещу огнем и железом, чтобы ты мне служил».

Вместо руки Якса ухватил за цепь, что свисала с шеи противника. И крикнул прямо в лицо бесу его имя:

– Могке! Служи мне во имя Праотца! Покорись! Могке! Могке!

Вдруг тяжесть беса уменьшилась, исчезла. Якса отбросил его локтем, развернулся, опрокинул, выбираясь из-под противника. Перекатился на бок, уйдя от пламени, но не выпустив цепь из руки.

– Не хочу! Не-е-ет! – зарычал бес.

Оруженосец вскочил, в прожженной горящей стеганке, в почерневшем панцире, дернул за обруч, закрутил его вокруг руки.

– Могке! Тебе придется! Служи!

Дернул его, ударил по затылку, придавил к разваленному очагу, углям и пламени. Бес хотел сбежать, но Якса умело окорачивал его, заходя всякий раз так, чтобы удерживать того в огне.

– Могке! Сгинь, пропади, Могке!