во всем их поведении теперь это так явно сказывалось, что центурион поднялся и безмолвно перешел на другой конец аподитериума.

«Зачем собственно прибыли в Рим эти люди? – с недоумением подумал Публий. – Чтобы выведать, каково настроение римских граждан, и затем осведомить об этом там, на окраине, приближенных императора? Дано ли им какое-нибудь поручение в Рим? Приказано ли сообщить, как неясный слух, какую-нибудь неприятную новость и тем подготовить народ? Но что могло там произойти? Неужели римское войско разбито? Ах, эти римские солдаты, не уважающие своих начальников, нарушающие дисциплину, разве они могут быть опорой государству?»

Взрыв смеха заставил его очнуться.

Это в аподитериуме смеялись над Фабием – он не снял с руки колец, нанизанных на все пальцы, пренебрегая тем, что купаться в кольцах было не принято; Фабий, между тем, пренебрежительно пояснял: «Я никогда не расстаюсь с моими кольцами, и, смотря по сезону, ношу зимой зимние кольца – более тяжелые, а летом – более легкие.

И он поднялся со скамьи и направился в следующую залу – элеотезиум, в сопровождении своих рабов, которые несли за ним банные принадлежности, утиральник из тонкого полотна, душистые пасты, губки и алебастровые сосуды с надушенным маслом…

Средний зал в Термах Каракаллы с видом на бассейн для плавания. Реконструкция

В этой зале, элеотезиуме, вдоль стен которой были на полках размещены сосуды, наполненные маслом, предназначенным для втирания, опытные рабы-специалисты производили массаж, которому приписывалось оздоровляющее, освежающее и целебное значение. Войдя в элеотезиум, Публий увидел там нескольких борцов, разгоряченных после состязаний, которые особыми инструментами серпообразной формы – скребками – сосредоточенно очищали свои тела от пыли и песка. Один из них нетерпеливо швырнул на землю кольцо, на котором была надета связка скребков; раб подхватил ее и стал очищать тело скребком, в то время как атлет, еще тяжело дыша, стоял с затуманенными от усталости глазами.

В стороне от них стоял, очевидно, врач; окружающие с большим уважением слушали то, что говорил им с апломбом специалиста этот человек, сведущий в медицине.

– Ах, маслу я придаю огромное значение! Его в бане надо употреблять в очень большом количестве – в горячей температуре бань оно предохраняет тело от излишнего выделения пота, а при выходе из бани вторичное умащивание прекращает потение совсем. Масло я признаю только самое простое и грубое… Втирать его надо умеючи. Ты можешь втирать его сам, но, если ты слаб, предоставь это другому. Следуй моим советам и ты непременно выздоровеешь!

Врач подробно объяснял приемы массажа: «Растирать тело можно рукой, но иногда лучше грубым холстом; потом ты примешь теплую ванну, но избегай слишком горячей воды!»

Наскоро умастившись маслом, Публий перешел в теплую залу – тепидариум – и опустился там в мраморное кресло, прислоненное к стене. Из всех зал этих роскошнейших бань, скорее напоминавших собой огромный, прекрасный дворец, эта зала была едва ли не самой большой и не самой роскошной. Ее смелый стрельчатый свод, выложенный вверху мозаикой из разноцветных стекол, поддерживался восемью гранитными колоннами с изящными капителями. В нишах стен белели прекрасные мраморные статуи. К стенам, облицованным плитками из красного порфира, были прислонены мраморные кресла. По углам залы находились наполненные теплой водой овальные бассейны, в которых можно было свободно плавать, а между ними у стен, одна против другой, высились две такие огромные вазы из порфира, наполненные холодной водой, что могли служить ваннами.

В этой зале было особенно много людей. Одни остывали здесь после горячей ванны, чтобы потом пойти в холодную баню, другие оставались здесь, чтоб в ее теплой атмосфере подготовить свое тело к горячей бане.

При этом эта зала была словно клубом, в котором встречались знакомые и друзья, сводились новые знакомства. Публий пробыл в ней недолго, но, тем не менее, уже успел узнать целую массу городских новостей. Оказывается, сегодня утром обрушился дом, в котором ютились римские бедняки, а ночью на окраине города вспыхнул пожар… На городской площади под утро нашли труп. Да и немудрено: появилась новая шайка грабителей, преграждающих ночью путь прохожим. Но, самое интересное, в доме одного знатного лица – большой семейный скандал.

И, переплетая правду с выдумкой, сливая в одно событие важные с пустяками, присутствовавшие передавали друг другу городские новости, и они облетали быстро купающихся, несмотря на то что их так много, – одновременно моются 3 тыс. человек.

Из тепидариума, через залу, предназначенную для игры в мяч, Публий, как настоящий любитель бани, направляется в судаториум, в потовую баню. Войдя в круглую залу судаториума с его прекрасным мозаичным полом, теплым, согретым находящейся под ним топкой, он с наслаждением прислоняется к нише стены, тоже теплой, т. к. стены судаториума, полые внутри, этим самым, как бы рядом вертикальных труб, сообщаются с нагревальней пола. Будучи несколько выдвинуты вперед, не дойдя до купола, они открыты сверху, и поэтому сквозь эти отверстия идет беспрерывная тяга горячего воздуха, а порой даже может вырваться огонек пламени. В полу судаториума находится бассейн с горячей водой. Сквозь окна, окаймляющие вверху купол, щедро льется в залу дневной свет.

В нишах стен и на мраморных полках расположились любители паровой бани, которой римляне, как очищающей поры тела, придают большое значение.

В этой горячей атмосфере сладкая лень одолевает и туманит голову. Публию теперь стало все безразличным: и грубый фракиец, поместившийся против него в нише, и его товарищ, усевшийся на мраморной полке, и вольноотпущенник Аницет, который греется у бассейна, и Фабий, который торопится уйти из судаториума, воображая, что горячая атмосфера судаториума может испортить его цвет лица.

Но вдруг стремительно в судаториум входит высокий, пожилой человек – этого завсегдатая бань знают почти все. Он принадлежит к тем беднякам, которые летом в садах терм скрываются от зноя, а зимой греются в теплых залах. Здесь же они, исполняя всевозможные поручения, кое-что и зарабатывают.

– Ах, господин! – подобострастно восклицает он, обращаясь к богатому, но расчетливому вольноотпущеннику Аницету, успевшему во время немилостей, постигавших ряд влиятельных семей, составить себе порядочное состояние, а потому и теперь очень интересующегося политикой. – Никак не мог узнать для тебя, заключен ли мир с германцами и скоро ли вернется с берегов Рейна божественный Александр Север!.. Никто ничего наверное не знает!..

– А потому, что ты, старая ворона, лезешь с этим вопросом не к тому, к кому нужно!.. Ты спроси у меня! – звучит неожиданно и резко чей-то голос из ниши.

Вольноотпущенник, пребывающий на мраморной полке, с любопытством смотрит на рослого и сильного человека, сказавшего эти слова.