– Тоже по вам скучал, – ответил искренне. – Лайзе привет!

– Я передам.

Что ж, хорошо. Хорошо, что все закончилось именно так – с серебристым налетом светлой грусти, с летящей через бесконечность благодарностью от Лидии Степановны. Она уже ушла в новое воплощение, выбрала в какой семье и у кого родиться, всей душой полюбила своих новых родителей. Жизнь не стоит на месте; более всего на свете души обожают постигать новый опыт – к любви, через любовь. Ее портрет на кладбище – лишь дань чопорным верованиям, в том теле ее давно уже нет. А квартира родственникам – это правильно, это хорошо.

«Дина порадуется», – думал Дрейк с той же легкостью, с какой кружил за окном снег.

Если зайдет, он угостит ее кофе.

* * *

Уровень 15. Лоррейн.

За три дня до Нового года.

Эра.

(Ruelle, Fleurie – Carry You)

Обе розы, стоя рядом на подоконнике, цвели пышным цветом. Сбрызнув их водой из пульверизатора, я решила, что стоит сфотографировать их на телефон, показать Тайре, когда представится возможность.

Кайд читал. А я потихоньку, стараясь не беспокоить даже взглядом, рассматривала его, одетого в легкие домашние штаны и широкую, подчеркивающую кроем мышцы, майку. Такого мнимо домашнего, безопасного, почти плюшевого. Почти. Если бы ни ощущение лежащей под внешней гладью пруда бесконечной силы.

Я гордилась им, балдела от него. Когда-то мечтала о парне, похожем на тех из «нижнего» отряда, однажды пожаловавших ко мне в гости, а получила много лучше. Идеального для себя. Перед его лицом голографический экран, куча непонятных символов, которые он просматривал и периодически листал, совсем как журнал периодики.

– Что читаешь? – спросила, присаживаясь на широкий мягкий подлокотник кресла. Экран от моего случайного вторжения временно пошел рябью.

– Последние эксперименты Комиссии над слиянием тонких полей.

– Мне до этого далеко.

– Не так далеко, как ты думаешь.

– Но я даже не понимаю этих символов.

– Поймешь. Однажды.

Бесконечно льстило, что при моем приближении чтение он отложил, всецело переключил внимание на меня – повернулся, поднял руку, принялся убирать упавшую мне на лоб прядь. И делал это с такой осторожностью, с такой заботой, будто не было в мире более важного и прекрасного занятия, нежели чувствовать прикосновение моих волос к его пальцам. Непослушная прядь в самом конце его движения выскальзывала и возвращалась на место, меня же завораживал его любящий взгляд. Но, собственно, если я его отвлекла, стоило спросить о том, зачем я пришла.

– Мне звонила Бернарда…

– И-и-и?

Дварту, казалось, было совершенно не важно, какие телефонные звонки могут случиться в моей жизни – его волновало лишь мое внутреннее довольство, и именно этот факт диктовал ему, оставаться расслабленным или начинать напрягаться.

– Звала присоединиться к «нижнему» отряду на четырнадцатом для празднования Нового года.

– Отличная идея.

– Отличная, да. И я бы хотела там появиться на часик-два… С тобой.

Рука застыла. А в синих глазах заплясали чертики.

– Полагаю, ты знаешь, чем это чревато?

– Да, я слышала эту историю с Меган…

– Тогда ты понимаешь, что ее парень, скорее всего, попытается заехать мне по роже? Думаю, эту идею, так или иначе, он носит в себе до сих пор. Возможно, не только он.

– Возможно.

– А если он это сделает, я могу случайно разозлиться и ответить.

«И мало никому не покажется».

В том, что сидящий рядом человек способен основательно потрясти похлеще землетрясения весь четырнадцатый уровень, я нисколько не сомневалась. И тогда никому на веки вечные не захочется к Дварту даже близко подходить.

– Я знаю, что ты можешь ответить… – Смутилась, но продолжила. – Скажи, а ты мог бы ему не отвечать?

– Просто позволить ему сделать это? Мне кажется или моя любимая подставляет своего мужчину под удар?

А во взгляде смешинки, даже губы подрагивают от сдерживаемой улыбки.

– Я не хочу тебя подставлять. – Вот как решить эту проблему? Хоть стой, хоть падай. – Я и сама бы за тебя кого угодно ударила…

Честно ударила бы. Если бы это требовалось.

– Я знаю.

За мою челку снова принялись его нежные пальцы.

– Просто думала, что будет здорово, если этот узел как-то расплетется. Чтобы уже можно было всем общаться без напряжения…

Кайд смотрел глубоко, тепло, слишком хорошо меня чувствовал безо всяких просьб. Предложил через недолгую паузу:

– Все можно решить куда проще.

– Как?

– Я могу просто сходить к ним еще до Нового года. Поговорить. Люди верят словам, ты ведь знаешь. Ждут их.

– Хочешь сказать, ты можешь… извиниться?

Я знала, кто Кайд в той истории и виноват-то не был. Он знал об этом тоже.

– Могу. И узел расплетется.

– И тебя это…

– Не унизит? Нет. Меня вообще очень сложно задеть любыми словесными формулировками, независимо от того, произносит их кто-то, либо я сам. Хотя Кардо на днях пытался, у него почти получилось.

– В смысле?

– Мы встретились, он почувствовал по моей ауре, что моя личная жизнь наладилась, но не заметил кольца. Сказал: «О, если ты уже адаптировал ее под себя, то под меня она теперь адаптируется еще быстрее». И чуть не лишился яиц. Макс, конечно, сильный человек…

На слове «человек» Кайд запнулся с усмешкой.

– Но даже сильным не позволено переступать грань.

Я затаила дыхание. Помнила, кто такой Кардо и как он ощущается. Титан номер два, страшно лишний раз упомянуть.

– Его спасло только то, что он шутил. – Дварт не врал. Под ласковым безмятежным взглядом был предельно серьезен. – Так что, только это, Эра, может меня задеть. Твоя безопасность и неприкосновенность. Но уж точно не разговор с подрывником и его девушкой. Хочешь отпраздновать Новый год на четырнадцатом вместе? Отпразднуем. Все будет в порядке, не переживай.

Я знала, что буду удивляться ему всю жизнь, но не знала, что буду делать это так часто – непреклонности Дварта и в то же время его гибкости. Совершенной невменяемости, когда это касалось меня, и способности идти на компромисс со мной же.

– Что я могу тебе подарить? Человеку, у которого все есть, который может все создать…

– Себя. Дари мне каждый раз на Новый год себя. И еще. И еще. До бесконечности. И я буду счастлив.

Я знала, что сейчас экран с комиссионными символами будет забыт. Уже была оставлена в покое своевольная прядь моих волос, уже изменился – сделался глубже – взгляд. Я залипла в нем – в синем плавленом стекле.