Лили привыкла к тому, что ее считают личностью энергичной и находчивой, способной естественно находить выход из любых ситуаций. Она смутно предполагала, что эти ее способности были бы очень востребованы теми, кто ищет проводника по социальному лабиринту, однако, к несчастью, не было такой рубрики в списке вакансий, под которой ее умение говорить и поступать правильно было бы востребовано на рынке, и даже миссис Фишер потерпела неудачу в поисках работоспособной жилы среди невнятных, хоть и богатых ресурсов Лили. У миссис Фишер было полно косвенных способов, с помощью которых ее подруги могли бы зарабатывать себе на жизнь, и она могла с чистой совестью утверждать, что открыла множество возможностей такого рода и для Лили. Но большинство легальных методов добывания пропитания настолько же были не свойственны Лили, насколько они были за пределами возможностей тех несчастных, в помощь которым миссис Фишер обычно ее и привлекала. Лили упустила не один предложенный ей выгодный шанс, что давало основания отказаться от дальнейших усилий ради нее, но в своей неисчерпаемой доброте миссис Фишер была настоящим мастером создавать искусственный спрос на реальное предложение. Она снова и снова пускалась на поиски возможностей для мисс Барт и в конце концов однажды вызвала ее и сообщила, что «кое-что нашла».

Оставшись в одиночестве, Герти горестно размышляла о незавидном положении подруги и о своей неспособности ей помочь. Было очевидно, что Лили пока еще не готова согласиться на ту помощь, которую могла бы оказать ей Герти. Мисс Фариш видела только один выход для Лили: ей необходимо полностью изменить свой образ жизни, отказавшись от прежнего общества. В то же время все усилия Лили были направлены на то, чтобы любой ценой удержаться за это общество, ей было необходимо быть его частью, сколь бы иллюзорной и недолгой ни была эта связь. И хотя такое поведение казалось Герти весьма жалким, она не могла осудить его так же резко, как это, к примеру, сделал бы Селден. Она не забыла ту полную эмоций ночь, когда они с Лили лежали, прижавшись друг к другу, и Герти казалось, что она слышит, как кровь пульсирует в каждой жилке подруги. Жертва, принесенная ею, казалась совершенно напрасной, та ночь, видимо, не оставила в памяти Лили никаких следов и никак на нее не повлияла. Но за долгие годы Герти навидалась столько непонятного и непостижимого чужого страдания, что научилась терпению и мягкости и умела молча сносить невнимание и ждать сколько угодно, невзирая на время. Впрочем, она не могла отказать себе в утешении и делилась своими заботами с Лоуренсом Селденом, с которым после его возвращения из Европы у нее возобновились прежние, по-родственному доверительные отношения.

Сам Селден не замечал перемены в их отношениях. Герти для него осталась такой же, какой она была до его отъезда, — простой, неприхотливой и преданной, но с живым разумом сердца, который он принимал, не ища ему объяснений. Герти одно время казалось, что она никогда уже больше не сможет снова непринужденно заговорить с ним о Лили Барт, но что-то произошло в тайных уголках ее души и, похоже, разрешилось само собой, когда рассеялся туман борьбы над обломками разрушенного «я» и освобожденный поток эмоций направился в сторону общечеловеческого понимания.

Не прошло двух недель после того, как Лили побывала у нее, и Герти представилась возможность поведать Селдену свои тревоги. Он появился у нее в воскресенье пополудни и задержался после чая среди убогого оживления ее посетительниц, заметив в голосе и во взгляде кузины просьбу о разговоре с глазу на глаз. А когда ушла последняя гостья, Герти приступила к делу, спросив, как давно он не виделся с мисс Барт.

Селден ответил не сразу, и эта явная пауза вызвала у Герти удивление.

— Я вообще с ней ни разу не виделся. С тех пор как она возвратилась, мы нигде не встречались.

После этого неожиданного признания настала очередь Герти помедлить. Она все еще раздумывала, посвящать ли его в дела Лили, но он разрешил ее сомнения, прибавив:

— Я хотел с ней встретиться, но она, кажется, полностью поглощена окружением Гормеров, с тех пор как вернулась из Европы.

— Тем более лучше бы тебе с ней повидаться — она так несчастна.

— Несчастна от общения с Гормерами?

— Общаться или не общаться с Гормерами — это ее дело, но думаю, эта дружба тоже уже позади. Знаешь, люди к ней очень плохо относятся с тех пор, как Берта Дорсет порвала с ней.

— А!.. — воскликнул Селден, порывисто встал, подошел к окну и остался там, вглядываясь в сумеречную улицу, пока кузина продолжала свой рассказ.

— И Джуди Тренор, и вся родня Лили ее отвергла — и все из-за Берты Дорсет, которая рассказывала про нее всякие ужасные вещи. И теперь она очень бедна, ты же знаешь, миссис Пенистон оставила Лили крошечное наследство, прежде давая ей понять, что она получит все.

— Да, я знаю, — коротко подтвердил Селден, отвернувшись от окна, и беспокойными шагами проделал путь от окна к двери. — Да, с ней отвратительно обошлись, но, к сожалению, это именно то, что человек, который хочет показать свое доброе отношение к ней, не может ей сказать.

Его слова слегка разочаровали Герти.

— Но есть другие способы показать ей твое доброе отношение, — предположила она.

Селден негромко засмеялся и сел рядом с ней на узенькую софу против камина.

— О чем это ты думаешь, неисправимая миссионерка? — спросил он.

Герти ничего не сказала, только щеки ее вспыхнули в ответ. Потом она ответила более определенно:

— Я думаю о том, что вы с ней прежде были хорошими друзьями, о том, что ее очень сильно волнует твое мнение о ней. А что, если твою отдаленность она воспримет как сигнал о том, что ты о ней думаешь? Представляю, сколько горя это ей добавит.

— Милое дитя, не стоит приписывать ей, по крайней мере в твоем представлении, свои собственные чувства. — Селден никогда не умел скрывать раздражение, однако, встретив растерянный взгляд Герти, он смягчился. — Но хоть ты и безмерно преувеличиваешь значение того, что я могу сделать для мисс Барт, ты не можешь преувеличить мою готовность сделать все, если ты меня об этом попросишь.

Он на миг положил ладонь на ее руку, и между ними прокатилась та редкая волна взаимопонимания, которая наполняет тайные сосуды любви. У Герти было такое чувство, что он ценит ее просьбу так же высоко, как она — важность его ответа, и от внезапного осознания, что между ними все предельно ясно, слова нашлись с необычайной легкостью.

— Конечно попрошу, я прошу тебя потому, что она рассказывала мне, как ты ей помогал, и потому, что нынче она как никогда нуждается в помощи. Ты знаешь, как она всегда зависела от праздности и роскоши — как ненавидит она ветхость, уродство, как тяжело переносит неудобства. Лили ничего с этим не может поделать: ее так воспитали, на этих идеалах, и она не в силах избавиться от их власти. А теперь у нее отняли все, что было для нее важно, и люди, приучившие ее к роскоши и праздности, тоже ее покинули. — Герти запнулась, растерявшись от собственного красноречия и мучительно подыскивая слова, не в силах дать точное определение неясному желанию вернуть подругу. — Сама я ничем не могу ей помочь: она вне пределов моей досягаемости, — продолжила она, — думаю, что она боится стать мне обузой. Последний раз, когда она приходила ко мне, недели две назад, она была страшно озабочена своим будущим, сказала, что Керри Фишер пытается подыскать ей какое-нибудь занятие. Двумя днями позже она написала мне, что заняла должность личного секретаря, чтобы я не беспокоилась, мол, все в порядке и скоро она сама придет рассказать мне все подробно, как только выпадет свободная минутка. Но она так и не пришла, а сама я не хочу идти к ней, боюсь навязываться. Как-то раз, когда мы были детьми, я очень соскучилась по ней и бросилась ее обнимать, а она мне сказала: «Герти, пожалуйста, не целуй меня без спросу!» Потом она сама попросила, но с тех пор я всегда жду, когда меня попросят.