Селден слушал ее в молчании, по его сосредоточенному продолговатому смуглому лицу было ясно видно, когда он усилием воли сдерживается, чтобы не переменить выражение.

Когда кузина договорила, он сказал с легкой улыбкой:

— Раз ты постигла премудрости ожидания, то я не понимаю, почему ты призываешь меня торопиться… и… — Однако боль, промелькнувшая в ее взгляде, заставила его спохватиться, и, уже вставая, чтобы уходить, он прибавил: — Но все же я сделаю то, что ты хочешь, и не буду винить тебя в своих неудачах.

Селден избегал встреч с мисс Барт не так уж ненамеренно, как он это представил своей кузине. Поначалу, конечно, пока воспоминания об их последней встрече в Монте-Карло все еще поддерживали в нем жар негодования, он с нетерпением ждал ее прибытия, но Лили разочаровала его, задержавшись в Англии, когда же она наконец появилась, случилось так, что дела призвали его на Запад, а к его возвращению Лили уже отправилась с Гормерами на Аляску. Новость об этой внезапно завязавшейся закадычной дружбе существенно охладила в нем страстное желание увидеться с нею. Если в то время, когда вся ее жизнь, казалось, рушилась, она легкомысленно связывала свое возрождение с Гормерами, не было смысла заблуждаться, будто подобные происшествия наносят ей такой уж непоправимый вред. В самом деле, было похоже, что с каждым шагом Лили все больше отдаляется от тех мест, где один-два раза он и она встречались в моменты озарения, и, когда прошла первая боль от осознания этого факта, он почувствовал своего рода облегчение. Гораздо легче было судить о мисс Барт по ее привычному курсу следования, чем по редкостным отклонениям от него, которые швыряли ее на его дорогу, причиняя столько тревог. Каждый ее шаг, который уменьшал вероятность подобных метаний, приносил ему облегчение, возвращая его к общепринятому взгляду на эту женщину.

Но слов Герти Фариш было довольно, чтобы он осознал, как мало его собственного было в этом видении ситуации и что он не может жить спокойно с мыслью о Лили Барт. Стоило ему услышать, что она нуждается в помощи — пусть и такой призрачной, как та, что способен оказать он, — и мысль о Лили мгновенно захватила его; пока Селден спускался по лестнице, он совершенно убедил себя в том, что просьба кузины — дело действительно срочное, и прямиком пошел в гостиницу, где жила Лили.

Там его усердие встретилось с препятствием в виде неожиданной новости, что мисс Барт съехала, однако, поднажав на клерка, Селден заставил того вспомнить, что она, кажется, оставила адрес, который клерк тут же принялся искать, листая книги учета.

Определенно, было очень странно, что Лили предприняла такой шаг, не сообщив о своем решении Герти Фариш, и Селден с некоторым опасением ждал, пока найдется запись с адресом. Поиски затянулись настолько, что опасение переросло в ужасное предчувствие, однако, когда он наконец взял в руки листок и прочитал: «Миссис Норме Хэтч для Лили Барт, отель „Эмпориум“», предчувствие сменилось недоумением, он недоверчиво уставился в бумажку, затем брезгливо разорвал ее пополам и быстро направился пешком прямо к себе домой.

Когда Лили проснулась наутро после переезда в «Эмпориум», первым ее ощущением стало чисто физическое удовольствие. Чем ярче был контраст, тем приятнее было снова роскошно нежиться в постели среди мягких подушек, созерцая залитую солнцем комнату и столик с завтраком, приветливо стоящий у камина. Время анализа и самоанализа, вероятно, наступит позднее, а сейчас Лили не тревожила даже кричащая обивка и конвульсивно-изогнутые ножки у мебели. Удовольствие снова окунуться в праздность, обволакивающую, густую и мягкую, непроницаемую для неудобств, успешно притупило малейшие намеки на критику.

Когда за день до этого Лили предстала перед леди, к которой направила ее Керри Фишер, она осознавала, что входит в новый мир. Из невнятного описания, которое Керри дала миссис Норме Хэтч (возвращение девичьей фамилии объяснялось недавним разводом), сложилось впечатление, что она откуда-то «с Запада», причем, что в данном случае не так уж необычно, владелица немалого состояния. Короче говоря, она была богата, беспомощна и неустроенна — как раз то, что требовалось Лили. Миссис Фишер не уточнила, в каком направлении следует действовать Лили, признавшись, что лично не знакома с миссис Хэтч, о которой «узнала» от Мелвилла Станси. Мелвилл Станси был адвокатом от нечего делать и Фальстафом среди любителей развеселой клубной жизни. Он был чем-то вроде соединительного звена между миром Гормеров и более тускло освещенной местностью, на которую только что ступила нога мисс Барт. Однако освещение мира миссис Хэтч только фигурально можно было назвать тусклым, на самом деле Лили оказалась в комнате, залитой ярким электрическим светом, беспристрастно струящимся из всевозможных декоративных лепных наростов. Сидя в огромной розовой, расшитой золотом впадине, миссис Хэтч вырастала из нее, словно Венера из раковины. Аналогия подкреплялась внешностью самой леди, в больших прекрасных глазах которой застыло сходство с чем-то нанизанным на булавку и упрятанным под стекло. Это не помешало Лили немедленно открыть для себя, что хозяйка всего на несколько лет младше своей посетительницы и что из-под этой вызывающей внешности, непринужденности, кричащего наряда и громкого голоса настойчиво проглядывает неистребимая невинность, которая в женщинах ее национальности причудливо сочетается с чрезвычайными крайностями жизненного опыта.

Обстановка, в которой оказалась Лили, была столь же странной, сколь и здешние обитатели. Ей не знаком был мир фешенебельных отелей Нью-Йорка, в которых всего было чересчур: чересчур жаркое отопление, чересчур яркая обивка, чересчур много механических приспособлений для удовлетворения самых фантастических требований, в то время как удобства цивилизованной жизни были так же недостижимы, как недостижимы они в пустыне. В этой атмосфере знойной роскоши перемещались тусклые существа, богатством декора соперничавшие с мебелью, существа без определенных стремлений и постоянных привязанностей, дрейфующие вместе с вялым приливом любопытства из ресторана в концертный зал, из зимнего сада с пальмами в музыкальный салон, из картинной галереи на показ мод. Холеные лошади в красивых упряжках или блестящие автомобили ждали у подъезда, чтобы увезти этих дам в неоглядные столичные дали, откуда они возвратятся еще более тусклыми на массивном фоне соболей, чтобы их снова засосала душная инерция гостиничной рутины. Где-то позади них, на заднем плане их жизней, несомненно было настоящее прошлое, с настоящей человеческой деятельностью: они же, вероятно, были продуктом сильных амбиций, настойчивости и энергии, разнообразных контактов с благотворной грубостью жизни, и все-таки настоящей жизни в них было не более, чем в Дантовых бесплотных тенях.

Пробыв совсем недолго в этом призрачном царстве, Лили обнаружила, что миссис Хэтч в нем самая весомая фигура. Эта леди, хотя и продолжала перемещаться в пустоте, проявляла слабые симптомы обретения контуров, и в этих стараниях ей активно содействовал мистер Мелвилл Станси. Не кто иной, как мистер Станси, в чьем присутствии всегда сразу становилось тесно и шумно, безотказный и в поисках развлечений, и в рыцарских излияниях, как то ложа на премьере или бонбоньерки за тысячу долларов, перенес миссис Хэтч с подмостков, где она дебютировала, на более значительную сцену жизни в столичных отелях. Именно он выбирал лошадей, которые выиграли ей приз на Конном шоу, порекомендовал ей фотографа, который украшал ее портретами один выпуск «Воскресных приложений» за другим. Именно мистер Станси собрал воедино ту группу людей, которая составляла теперь ее сообщество. Группа была невелика и состояла из разнородных фигур, подвешенных в огромном безлюдном пространстве, однако Лили не потребовалось много времени, дабы смекнуть, что бразды правления больше не находятся в руках мистера Станси. Как это частенько случается, ученица превзошла своего учителя. Миссис Хэтч познала высоты элегантности и глубины изысканной роскоши за пределами мирка отеля «Эмпориум» и немедленно взалкала более возвышенного руководства, изысканной женской руки, которая направила бы ее в нужное русло, от верного фасона ее шляпки до правильной очередности блюд в обеденном меню. Короче говоря, мисс Барт была необходима в качестве координатора врастания в светскую жизнь, а мнимые обязанности секретаря вскоре были забыты, поскольку миссис Хэтч некому было писать письма.