Хотя, если вспомнить историю захвата поселка, — там не лучше дело обстояло. Наблюдатель на вышке прозевал приближение вражеского корабля, защитники дружно отвлеклись на Люца и, не сумев с ним быстро расправиться и добраться до арсенала, так же дружно сдались, когда готы ударили со стороны входа. Выходит, разгильдяйство, по-видимому, свойственно здесь всем: плевать на опасность — сиеста важнее всего.[8]

Грести одной рукой не очень-то удобно, но для хорошего пловца дистанция плевая — не успел толком в воду забраться, как над головой нависла задранная кверху вязанка бамбуковых стволов — нос вражеского корабля.

Здесь пришлось вести себя еще тише, хотя куда уж более… Осторожно, по-собачьи, подгребая свободной рукой, Макс добрался до корпуса, медленно стал продвигаться вдоль правого борта. Оружие пришлось почти полностью окунуть в воду — лишь острие старался не намочить. И голову погрузил по самый нос — конструкция суденышка изобилует щелями, через которые экипаж может заметить подозрительное движение. Как назло, волнения практически нет: море будто зеркало и выдать себя очень просто. Странно, но Макса это не пугало. Он даже удивлялся своим мыслям, или, точнее, почти полному их отсутствию. Идет убивать — и совершенно спокоен при этом. Человек ко всему привыкает: вот и кровь перестала волновать. Относится к этому почти как к рутинной работе. Тем более что, если выгорит дело с кораблем, впереди его ждет почти верное самоубийство: в сравнении с тем, что ему предстоит, ликвидация пары ребят — цветочки. Даже если в одиночку на это идти — все равно несравнимые вещи.

А он не один: с ним трое товарищей.

Двух недель не прошло, как он назначил Лере свидание возле школы… Быстро озверел… А куда деваться — жить в таком возрасте хочется очень уж сильно, но при этом парадокс: риск не страшит. И если для того чтобы не умереть, надо убивать других, то что поделаешь…

Рабы сделали этот неказистый кораблик или свободные люди, но будьте вы прокляты! Казавшийся издали крохотным, он теперь тянулся бесконечно — такое впечатление, что борт никогда не закончится.

Но нет, вот и все. Обрезало проклятый борт, будто ножницами. Дальше поворот ровной кормы — и там защиты от вражеских взглядов уже не будет. Если готы не спят и поглядывают в эту сторону, то пиши пропало: едва высунешься — и заметят. Макс, двигаясь по миллиметру и отставляя голову в сторону, чтобы с палубы труднее было заметить, искоса, чуть глаза не вывихнув, бросил взгляд на другой борт. Все в порядке — Муса уже на месте, так же исподтишка поглядывает.

Отлично — значит, на позицию вышли. В таком деле трудно добиться синхронности, но если татарин не затормозит, то на палубу они ворвутся одновременно.

Невдалеке послышался крик Эна:

— Эй! Там! На корабле! Я сдаюсь!

Макс замер. Ну! Давайте же!

Корпус легкого суденышка качнулся — кто-то перемещается по палубе. Если все сработало, то двигается к носу — посмотреть на источник шума. Если нет… Лучше о таком не думать, а то накаркаешь…

— Эй! Я — Эн! Ваш командир кричал, что я нужен Алариху[9]живым! Я сдаюсь! Берите меня в плен! И ради бога — дайте хоть немного воды! Пожалуйста! Прошу вас!

Эн так жалобно это кричал, что Макс почти поверил, что он от жажды умирает. Вот ведь какой актерский талант, оказывается, пропадал.

— Стоят! Стоят рюс! Рукки ввэрх!

А это кричат уже совсем рядом — со стороны носа. Теперь мешкать нельзя: Муса на месте, значит, Олег и Геморрой уже заняли позиции под бортами — им это быстрее, да и Эн должен был их дождаться.

Вот только сейчас, выбираясь из-за укрытия, Макс начал бояться. Или что-то похожее на страх испытал — представил черного гота, притаившегося за бамбуковым бортом с деревянным мечом в руке. Сейчас ка-а-а-а-ак врежет, и полетят в сторону осколки ракушек и ошметки скальпа некоего самоуверенного молодого человека.

Не врезал. Никто Макса не ждал — палуба была безлюдна. Опущенные рукояти весел, какие-то корзины под левым бортом, бамбуковые скамейки для гребцов, парочка примитивных лебедок для якорных канатов. И никого… Что дальше — не разглядеть: надстройка мешает. Что-то вроде каюты с парой плетеных стен и циновками-занавесками с двух сторон. Она занимает все пространство от борта до борта, так что пройти от носа к корме можно только сквозь нее.

Молча переглянувшись с Мусой, Макс положил отравленный дротик на палубный настил, полез наверх. Товарищ сделал то же самое. Хотя карабкались они тихо, но легкость судовой конструкции подвела — корпус, реагируя на их тяжесть, ощутимо качнулся, чуть погрузившись кормой.

Откинув циновку, наружу выглянул гот, недоуменно уставился на парочку белых наглецов, поднимающихся на корму. Взгляд такой, будто недоволен их поведением: порядочные люди во время сиесты ведут себя приличнее. Макс, увидев, что рука врага потянулась к рукояти металлического тесака, рванул вперед, сделал длинный выпад, будто фехтовальщик рапирой. Противник отшатнулся, но недостаточно быстро — отравленное острие укололо в грудь. Гот, испуганно вскрикнув, попятился назад, но тут же едва не упал из-за толчка в спину — его напарник выскакивал наружу и, не увидев его за плотной циновкой, столкнулся. Он вряд ли понимал, что происходит, о чем-то ошарашенно залепетал на незнакомом языке и, ловко увернувшись от дротика Мусы, злобно вскрикнув, бросился к борту, одновременно делая ловкий выпад копьем.

Макс отскочил, а из-за борта показалась рука с бамбуковой палочкой: ткнула не сильно и не быстро — скорее плавно и неловко; острие коснулось бедра, погрузилось. Гот опять вскрикнул, взмахом копья заставил Макса опять отскочить, бросился к другому борту, но по пути получил еще один укол — Муса все же достал, с силой швырнув свою палочку. Макс, поглядывая на прыткого копейщика, начал раз за разом колоть первого противника — тот уже корчился в судорогах, колотя по палубному настилу головой.

Зрелище было неприятным, но он не останавливался — бил опять и опять. Надо, чтобы весь яд с острия ушел в тело врага. Когда паралич наконец сковал конечности и судороги прекратились, Макс покосился на второго — этот тоже при смерти.

Геморрой, хоть в бою был впервые, не сдрейфил и вообще являл собой образец невозмутимости — уже вытаскивал из каюты оружие и радостно подсчитывал трофеи: