визжали, хлюпали, плавили собой снег и тянули к барду бледные пальцы с острыми когтями. Так они выглядели в истинном зрении. Остальные же видели более безобидные личины. Одни чудовища притворялись деревьями и кустами, другие расползались юркими змеями, третьи липли к камням, как мох, переползали на пни и поваленные стволы, подбирались всё ближе.

Элмерик поймал выжидающий взгляд Мартина и спохватился. Воодушевлять всех песней, конечно, важно, но у него была и другая задача. Кивком бард указал Джеримэйну на фальшивое дерево, подкравшееся слишком близко. Отрубленная ветка (а на самом деле рука), упала ему под ноги и превратилась в змею. Вовсе не безобидного ужа, как могло показаться, а волосатую многоножку в руку толщиной со многими рядами зубов в хищной пасти. Её зарубил Мартин.

Следить за многочисленными тварями поначалу было непросто, но вскоре Элмерик приноровился. Соколята и сами принялись рубить направо и налево всё, что казалось им подозрительным. Под горячую руку попала и пара ни в чём не повинных кустов.

Одна особенно хитрая тварь успела спрятаться за огромной улиткой с раковиной в виде человеческого черепа и подкралась к Элмерику сзади. Он затылком почувствовал горячее зловонное дыхание, но обернуться не успел. Только услышал, как за спиной треск. Потом запахло палёным. По самодовольному смешку бард понял, что молнию призвал Джерри. И кажется, только что спас ему жизнь.

«Мы встанем рядом плечом к плечу. Мы будем, словно огонь и сталь».

Песня крепла, и вместе с ней к Элмерику возвращалась решимость. Он так и не мог полностью избавиться от страха, но теперь понимал: это и не нужно. Страх может оказаться неплохим подспорьем в битве, заставить соблюдать осторожность и не геройствовать почём зря. Бард наконец-то сумел отойти на безопасное расстояние и расчехлить арфу. Он пробежал пальцами по струнам и с радостью заметил, как перекосило тварей из Междумирья. Одно чудовище попыталось притвориться песком, но Джерри начертил в воздухе нужные фэды, и те заморозили тварь в обличье птицы с бычьей головой, а подоспевший Мартин разрубил её пополам.

Розмари сдула с ладони очередную сияющую розу, и двухголовая змея с паучьими лапами съёжилась до размеров лесного ореха, а после лопнула с оглушительным хлопком. Тем временем Орсон отбивался от гигантских мотыльков с человеческими лицами. Ещё одна такая же тварь с отрубленными крыльями корчилась под его ногами.

«Её горячий и яркий свет вернёт надежду, излечит боль».

Слова легко ложились на музыку, и петь получалось всё громче. Пальцы больше не сводило от холода, губы не немели. Элмерик играл, забывая утереть выступивший на лбу пот. Теперь, когда твари не нападали, а прятались, убивать их стало сложнее. Смотреть приходилось ещё тщательнее.

— Прикройте меня! — выкрикнул Джеримэйн. — Пора уже заканчивать эти танцы!

Кольцо на его руке выглядело раскалённым, но, кажется, не обжигало. Ему больше не нужен был нож, чтобы чертить фэды и запирать пути.

Врата сузились до едва заметной щели, но для закрытия не хватало ещё капли силы. И Элмерик поделился с Джерри своей:

«За ночью следом придёт рассвет, едва закончится этот бой».

Тьма лопнула, как мыльный пузырь. Чёрные хлопья закружились в воздухе, оседая на вытоптанном снегу, и вскоре истаяли вместе с останками тварей.

Но едва бард успел перевести дух и утереть пот со лба, как Келликейт насторожилась и поправив на глазах повязку, хрипло сказала:

— Рано радуетесь — сейчас другие откроются. Идёмте! — и разрезала когтями воздух, открывая новый проход.

Во второй раз Элмерик даже не колебался перед тем, как войти. И ничуть не удивился, когда они снова очутились на том же холме посреди леса, где царили только тьма и ветер. Снег вокруг выглядел чистым и нетронутым, пока на нём не закружился новый светящийся вихрь — предвестник открытия Врат.

Казалось, в мире не осталось больше ничего, кроме Зимней Битвы. Они сражались мечом и чарами, разрубали тварей на куски, рвали их в клочья, сжигали, давили заклятиями. Розы Розмари становились всё причудливее: они опутывали жертв, не давая им пошевелиться, впивались острыми шипами в их тела и впрыскивали яд, нанося незаживающие раны, прорастали цветками сквозь раскрытые рты и глазницы. Бард подумал, что ошибался, решив, что Келликейт похожа на мрачный лик богини. Если кто тут и напоминал мстительную Морриг, то лишь Розмари — повелительница роз.

Сам Элмерик пел не переставая. После восьмых или девятых Врат он бросил считать. После ещё примерно десятка начал чувствовать усталость. Пальцы потеряли ловкость, веки отяжелели, спина ныла от напряжения, в голос закралась предательская хрипотца. Бард начал опасаться, что споёт что-нибудь не то. Или вообще не сможет петь. Бывает же, люди срывают голос от напряжения. Он глотнул из фляги, чтобы промочить горло, и продолжил:

«Когда осталось совсем чуть-чуть, досадно было бы не успеть…»

Рука дрогнула, пальцы свело судорогой, он замешкался — и понял, что забыл слова. Как же там было-то? Певческие чары никогда не бывают сложными — ведь им нужно достучаться до сердца и добиться желанного ответа.

— Ты там заснул, что ли? — рявкнул Джеримэйн, отступая. Огненные фэды накрыли щитом их обоих. — А ну пой давай! Бард, называется!

Элмерик от души ударил по струнам. В голове немного прояснилось, но проклятую строчку он всё равно не мог вспомнить, как ни старался. Поэтому просто играл музыку, сочиняя мелодию прямо на ходу.

Джеримэйн творил закрытие пути прямо из-под щита. Ему оставалось дописать последнюю фэду, когда защита вдруг рассыпалась. Тварь, похожая на чёрную слизь, не дала закончить заклинание. Выругавшись, он принялся чертить по новой. Элмерик видел, что у напарника уже трясутся руки, но ничем не мог помочь.

Вдруг Джерри споткнулся о камень и, вскрикнув, упал на одно колено. Врата выбросили ещё несколько чёрных протуберанцев. Тьма наползала, окружая их со всех сторон. Одно из щупалец, дотянувшись, с размаху ударило Джеримэйна по щеке. На коже в мгновение ока вздулся свежий волдырь, будто от ожога.

— Вот же падла! — заорал он, сглатывая слёзы. — Ну чё пристала? Допросишься щас!

По его глазам Элмерик понял: в