История о битве за Су-Су дошла до ушей матроны, но ничто не могло остановить Онор или заставить отступить. В конце концов садистку санитарку наказали и перевели в другое отделение, где за каждым ее шагом внимательно следили. Старшей сестре не объявили выговор, но из столкновения с Онор Лангтри она вынесла важный урок: внимательно проверяй все факты, когда имеешь дело с этой особой, иначе проклянешь тот день, когда скрестила с ней мечи. Лангтри была не только умна, но и бесстрашна, не трепетала перед высоким начальством, вдобавок умела говорить хлестко и убедительно.

Онор Лангтри знала, когда ехала в Мориссет, что молочная ферма Майкла находится недалеко, всего в восьмидесяти милях к северо-западу от городка, хотя вовсе не это близкое соседство заставило ее выбрать мориссетскую лечебницу. Принимая решение, она прислушалась к словам старшей сестры «Каллан-Парка», и теперь, год спустя, понимала, что поступила правильно, последовав ее совету.

Когда работа не изнуряла настолько, что в свободное от дежурства время она способна была лишь есть да спать, Онор думала о них – Майкле и Бенедикте. Она знала, что однажды наберется храбрости и отправится не в Сидней, а в Мейтленд, но время это пока не пришло. Да, рана еще не затянулась, но откладывала свою поездку Онор Лангтри оп другой причине. Нужно было дать Майклу время понять, что его попытка помочь Бену обречена на провал. Первый год в клинике много чему ее научил, и в том числе тому, что таких, как Бенедикт, нельзя держать взаперти – на уединенной ферме, к примеру. Им нельзя позволять замыкаться в себе еще больше. Их окружение не должно состоять из одного-единственного человека, каким бы любящим, внимательным и заботливым он ни был. В глуши, вдали от людей Бенедикту станет только хуже. Это тревожило, но Онор чувствовала, что вмешиваться бессмысленно до тех пор, пока Майкл не поймет, что принял ошибочное решение.

На территории мориссетской лечебницы грозной громадой нависала над верхушками деревьев тюрьма для душевнобольных преступников. Обнесенные стеной высокие корпуса из красного кирпича с решетками на окнах усиленно охранялись, а за узниками жестко надзирал особый персонал. При виде тюрьмы Онор всегда пронизывал холод. Здесь находился бы и Бенедикт, свершись после убийства в бане правосудие, а это далеко не лучшее место для жизни. Могла ли она винить Майкла за попытку помочь? Ей оставалось лишь ждать, когда он сам обратится к ней за помощью, или она сама почувствует, что время пришло.

Когда однажды вечером Онор сообщили, что в зале для посетителей ее ждет гость, она сразу же подумала о Майкле. Если у него хватило терпения отыскать ее, то, наверное, он действительно нуждался в ней… Впрочем, это мог быть и Нил: с его опытом и деньгами легче легкого отыскать кого угодно. Вдобавок это было похоже на того нового, возмужавшего Нила, с которым она рассталась долгие полтора года назад. Должно быть, он устал ждать, когда она воспользуется его приглашением, и решил, что настало время опять ненавязчиво войти в ее жизнь. Не стоило также забывать, что их с Нилом матери могли случайно где-нибудь встретиться (впрочем, в последнем письме мама ни о чем подобном не упоминала).

Онор направилась в зал для посетителей, стараясь не ускорять шаг и держаться как можно спокойнее. Мысленно она представляла себе встречу то с одним, то с другим, проигрывала в уме во всевозможных вариациях и не сомневалась ни на миг, что рада будет видеть любого из них.

Каково же было ее удивление, когда она увидела, кто этот посетитель. В кресле возле дверей, сбросив туфли и вытянув усталые ноги в чулках, ее ждала… Салли Докин.

Онор Лангтри замерла, прижав ладони к сердцу, словно в грудь ей ударила пуля. Боже, ну почему женщины такие дурехи? Все помешаны на мужчинах. Можно с пеной у рта утверждать, что это не так, но стоит им дать хоть слабую надежду, и снова мужчина оказывается в центре Вселенной.

Онор нашла в себе силы улыбнуться и с застывшей, приклеенной улыбкой шагнула к первой и единственной посетительнице, что отыскала ее в Мориссете.

Сестра Докин широко улыбнулась, но не встала.

– Я заходила днем, но не захотела отрывать тебя от работы, поэтому заглянула в закусочную в Вайонге выпить чаю и вернулась позже. Как поживаешь, дорогая?

Онор Лангтри все с той же неподвижной улыбкой опустилась в кресло напротив подруги.

– Прекрасно. А ты как?

– Ну, я вроде тех мячиков, что привязаны к ракетке на длинной резинке. Не знаю, что износится раньше: я или резинка.

– Уж точно не ты, – улыбнулась Онор. – Ты несокрушима, а значит, бессмертна.

– Скажи это моим ногам, а то я уже устала их уговаривать. Может, тебе поверят, – проворчала Салли Докин, свирепо оглядывая свои ступни.

– О, твои несчастные ноги! Не все в нашей жизни меняется.

Сестра Докин пришла в гражданской одежде не по размеру, к тому же блеклого, унылого цвета. Медсестры, привыкшие внушать почтительный страх, расхаживая в строгих форменных платьях и крахмальных платках, порой выглядели нелепо в обычной одежде, которую и носить-то не умели.

– Ты сильно изменилась, – заметила Салли. Взгляд ее не отрывался от лица подруги. – Выглядишь моложе и счастливее!

Онор Лангтри действительно выглядела не старше стажерки в форменном платье в тонкую белую и лиловую полоску, с длинными рукавами и глухим высоким воротом, с пристежными целлулоидными манжетами и воротничком. Фартук с нагрудником ничем не отличался от прежнего: белый, пышный, жесткий от крахмала, он почти полностью закрывал юбку и завязывался на спине широкими лентами. Талия сестры Лангтри, аккуратно затянутая жестким белым поясом, казалась необычайно тонкой. Платье и фартук доходили до середины икр. Костюм дополняли черные шнурованные ботинки на низких каблуках и плотные черные хлопковые чулки. Форменная шапочка – белая, похожая на мешок для варки пудинга, – затягивалась на затылке шнурком, а спереди надо лбом поднимался широкий жесткий ободок с двумя прорезями, которые означали, что обладательница этой формы обучается второй год.

– Это все форма, – улыбнулась Онор. – Просто ты привыкла видеть меня без фартука и в платке.

– Ну, во что бы ты ни одевалась, выглядишь, как всегда, на все сто.

– А ты как? Уже стала старшей сестрой?

Сестра Докин вдруг нахмурилась и помрачнела.

– Нет. К сожалению, мне так и не удалось остаться в Сиднее: не повезло. Я живу теперь дома, в Ньюкасле, и работаю в местной больнице, потому что она рядом. Ну а ты? Как тебе с душевнобольными?

– Мне нравится. – Лицо Онор просветлело. – Конечно, это совсем не похоже на обычный уход за больными. Здесь очень много эпилептиков. К сожалению, мы не всем можем помочь, но все равно здесь я чувствую, что делаю что-то важное, настоящее. Я действительно нужна этим людям. Я уже старшая сестра отделения, но здесь мы все, если надо, можем выполнять любую работу. Несмотря ни на что, мы действительно заботимся о пациентах, они для нас почти как родные. Знаешь, я обнаружила, что наши пациенты слабее здоровьем, чем те, чей разум не затронула болезнь. И вот что я скажу тебе, Салли: всем медсестрам после обучения было бы не плохо поработать в лечебнице для душевнобольных. – Она тихо вздохнула. – Жаль, что я не имела такого опыта перед тем как мне поручили отделение «Икс»: многих ошибок, которые я совершила просто по незнанию, можно было бы избежать. Однако, как сказал танцовщице епископ, лучше поздно, чем никогда.