– Замуж по-прежнему не собираешься? – спросила Фейт.

– Нет, – улыбнулась дочь.

– Ох, уж лучше остаться старой девой, чем выйти замуж по необходимости, – произнесла Фейт нарочито чопорно, и в ее голосе было столько лукавства, что Онор не удержалась от смеха.

– Совершенно с тобой согласна, мама.

– Полагаю, ты намерена и дальше работать медсестрой?

– Да.

– Вернешься в больницу принца Альфреда?

Фейт хорошо понимала, что дочь едва ли захочет остаться в крошечном Яссе: Онор всегда мечтала работать в крупных учреждениях, где можно проявить свои способности и построить карьеру.

– Нет. – Коротко, не уточняя, ответила Онор, но Фейт это не устроило.

– Тогда куда же?

– Поеду в Мориссет: буду изучать психиатрию, чтобы потом работать медсестрой в специальной клинике.

Фейт Лангтри изумленно всплеснула руками.

– Ты шутишь!

– Нет.

– Но… это же нелепо! Ты высококвалифицированная медсестра! С твоим опытом легко найдешь себе место где угодно! Уход за душевнобольными? Боже милостивый, Онор, да лучше бы ты пошла в тюремные надзирательницы! Там хотя бы платят больше!

Губы дочери сурово сжались, взгляд сделался жестким, на лице проступили непреклонность и властность, совершенно ей несвойственные, как всегда казалось Фейт.

– Последние полтора года я заботилась о пациентах, страдающих нервными расстройствами, и поняла, что это направление в сестринском деле нравится мне больше, чем любое другое. А кроме того, такие, как я, нужны в психиатрии, потому что общество одна лишь мысль о психической болезни приводит в ужас! Положение медсестер в таких лечебницах настолько низко, что работать там все равно что носить позорное клеймо. Если никто не пойдет в психиатрию, то и в будущем ничего не изменится. Когда я позвонила в департамент, чтобы узнать, где можно пройти соответствующее обучение, они решили, что им докучает какая-то сумасбродка или умалишенная! Пришлось дважды явиться к ним лично, прежде чем мне удалось убедить их, что я, опытная медицинская сестра, действительно хочу работать с душевнобольными. Даже департамент, в чьем ведении находятся все психиатрические больницы, видит в нас лишь надзирателей за умалишенными!

– Но именно этим тебе и придется заниматься, – возразила Фейт.

– Если пациент оказывается в лечебнице для душевнобольных, то попадает в мир, откуда, возможно, уже никогда не вернется, – попыталась объяснить Онор, и голос ее выдавал глубокое волнение. – Мужчины, за которыми я ухаживала, не страдали тяжелыми нарушениями психики, но опыт последних полутора лет убедил меня, что такие, как я, нужны в психиатрии.

– Онор, ты говоришь так, словно каешься в грехах и хочешь понести наказание или призываешь обратиться в какую-то новую веру! Неужели то, что случилось с тобой за годы войны, так пагубно повлияло на твой рассудок? В это трудно поверить!

– Наверное, я действительно говорила слишком эмоционально, словно чувствую в себе призвание и стремлюсь исполнить свое предназначение, – задумчиво сказала Онор, закуривая новую сигарету. – Но это не так. И я вовсе не пытаюсь искупить какую-то вину. Вдобавок я решительно не согласна, что мое желание внести свою лепту и хоть немного облегчить тяжелое положение пациентов психиатрических клиник – признак помрачения рассудка!

– Ладно, ладно, дорогая, – успокаивающе проговорила мать. – Сожалею, что я это сказала. Ты не рассердишься, если я спрошу? Обучение в клинике даст тебе что-то реальное, существенное? Возможно, ты получишь еще один диплом?

Онор рассмеялась, тотчас остыла.

– Боюсь, что нет, мама. Пока нет ни разработанного учебного курса, ни диплома – ничего. Вдобавок, закончив обучение, я стану обычной санитаркой Лангтри, и только когда меня поставят во главе отделения, буду опять называться сестрой Лангтри, или просто сестрой, для краткости.

– Как ты все это узнала?

– Я встречалась со старшей медсестрой «Каллан-Парка». Поначалу я думала поступить туда, но мы немного поговорили и она настоятельно рекомендовала мне устроиться в мориссетскую лечебницу. Обучение там вроде бы не хуже, чем в «Каллан-Парке», а атмосфера куда лучше.

Фейт встала и принялась расхаживать по комнате.

– Мориссет. Кажется, это недалеко от Ньюкасла?

– Да, немного южнее. От Мориссета до Сиднея около шестидесяти миль, а значит, я смогу выбираться в город, когда почувствую, что нужно отвлечься. Думаю, мне это ох как понадобится. Я не смотрю на жизнь сквозь розовые очки и знаю, что будет нелегко, ведь придется опять стать стажеркой. Но знаете, мама, уж лучше превратиться в практикантку, но изучать что-то новое, чем увязнуть в болоте больницы принца Альфреда, где нужно раскланиваться и расшаркиваться со всеми, от старшей сестры с попечителями до чиновников из медицинской страховой компании, да следовать всевозможным правилам и предписаниям. Я не смогу вынести всю эту бюрократию и пустословие после той жизни, что вела в армии.

Фейт потянулась к пачке сигарет дочери, и взяла одну.

– Мама! Вы курите! – воскликнула Онор, потрясенная увиденным.

Фейт рассмеялась, да так, что из глаз покатились слезы.

– Меня утешает мысль, что и у тебя есть предрассудки! А то я уж начала думать, будто родила новоявленную Сильвию Панкхерст[35]. Ты дымишь как паровозная труба, так почему бы и мне не закурить?

Онор поднялась, подошла к матери и обняла ее.

– Вы совершенно правы. Садитесь и устраивайтесь поудобнее! Мы можем считать себя сколь угодно свободомыслящими, чуждыми предрассудков, но родители всегда остаются для нас божествами, лишенными и человеческих недостатков, и человеческих желаний. Я прошу прощения.

– Извинения приняты. Чарли курит, Иен курит, ты куришь. Я почувствовала, что осталась не у дел, и вдобавок пристрастилась к выпивке, примкнула к Чарли. Мы с ним каждый вечер пропускаем по стаканчику виски перед ужином, и, надо сказать, это очень приятно.

– И вдобавок цивилизованно, – улыбнулась Онор.

– Что ж, надеюсь, что у тебя все получится, дорогая, – проговорила Фейт, попыхивая сигаретой. – Хотя, должна признаться, я сожалею, что в армии тебе пришлось работать в психиатрическом отделении.

Онор долго думала, прежде чем ответить, чтобы верно выразить свою мысль.

– Мама, даже вам я не могу рассказать обо всем, что случилось в отделении «Икс». И вовсе не потому, что пытаюсь загнать болезнь внутрь, нет. Просто для того, чтобы понять, нужно знать тот мир. У меня нет сил на пространные объяснения, и кроме того, это слишком мучительно. Однако одно сказать вам я могу: не знаю почему, но я чувствую, что не покончила с бараком «Икс». Мне предстоит продолжить начатое дело. И если я стану сестрой в лечебнице для душевнобольных, то буду лучше подготовлена к тому, что еще произойдет.