Он недовольно покачал головой, явно расстроенный столь вопиющим нарушением порядка.

– Экстраординарно! – сказал я.

Мне не терпелось отправиться в церковь Гроба Господня и попытаться найти доказательства тому, что у Уильямса был сын, но прежде необходимо было закончить экскурсию. Пройдя через двор, мы в конце концов оказались в знаменитой «давильной камере»[68] – длинном, мрачном помещении с двумя маленькими оконцами в каменной стене. На полу в полном унынии распластались двое.

– Это все равно что покойники, – сказал мистер Терли. – Приговоренные к казни ждут ее здесь до утра.

Заключенные не могли не слышать его слов, но даже не шелохнулись. Я вспомнил о бедном мистере Курвуазье. Как, должно быть, страдала его душа, пока он сидел здесь в ожидании петли! Вот такой участи опасалась и бабушка, и эти опасения толкнули ее на ту самую ложь…

Мистер Терли провел меня через лабиринт коридоров, из вежливости я задавал какие-то вопросы об устройстве тюрьмы, о ее истории, о самых закоренелых преступниках, содержавшихся в ней, но почти не запомнил ответов. Кровь бурлила в жилах от предвкушения того, что я могу обнаружить в церкви Гроба Господня, мысли путались, точно после доброй порции мятного джулепа. Наконец мы добрались до выхода из тюрьмы, где я невнятно пообещал прислать мистеру Терли экземпляр будущей научной статьи и удалился с поспешностью, граничившей с грубостью.

* * *

Режущий уши уличный шум Сноу-хилл исчез без следа, стоило мне ступить под свод церкви Гроба Господня. Войдя, я остановился, чтобы внимательнее рассмотреть великолепие ее интерьера. Два ряда колонн тосканского ордера делили пространство натрое, края потолков в виде крестовых сводов были украшены орнаментом, изображавшим голубей. Роскошный резной алтарь величественно сиял позолотой под тремя оконными проемами, а уж орган был просто поразителен! Сквозь небольшие окошки струился нежный свет, все внутри дышало покоем.

И все же смерть неразрывно связывала церковь Гроба Господня с Ньюгейтом. Каждый раз перед казнью церковный звонарь спускался в туннель, ведущий из церкви в тюрьму, и, достигнув места назначения, двенадцать раз звонил в ручной колокол, призывая преступников, ожидающих виселицы, к покаянию. Интересно, как обстояло дело с детьми ньюгейтских заключенных, младенцами, ожидавшими крещения?

Стараясь не мешать сидевшим на скамьях со сложенными на груди руками и взглядами, опущенными долу, молящимся, я прошел через зал в поисках кого-либо, кому я мог бы задать интересующие меня вопросы. Должно быть, мое поведение выглядело подозрительно: повернувшись, чтобы осмотреть противоположный конец зала, я обнаружил прямо перед собой весьма рослого и строгого пожилого человека с седыми волосами и пронзительными синими глазами, одетого в простую черную сутану.

– Вы заблудились, сэр? – спросил он глубоким резким басом.

Если таким голосом читать приговоренным строфы, призывающие к покаянию, то на виселицу они наверняка должны отправляться с неподдельным страхом в сердцах.

– Я ищу кого-нибудь, кто помог бы мне отыскать запись о крещении. Мистер Терли сообщил мне, что искать следует здесь.

Человек в сутане взирал на меня, словно чувствовал в последней моей реплике некоторое преувеличение.

– Отчего вы ищете эту запись? Вы полагаете, что некто на самом деле не был крещен или является самозванцем?

Новость о том, что Ринвик Уильямс, возможно, имел сына, так возбудила мои нервы, что я не учел возможных препятствий на пути к главной, жизненно важной детали – имени его сына. Что же ответить? Скрыть правду – вдруг он узрит обман своим острым взглядом? Рассказать все как есть – вдруг он знает историю Ринвика Уильямса и Монстра и откажет?

– Я ищу запись о крещении, совершенном в мае тысяча семьсот девяносто пятого года. К сожалению, точной даты назвать не могу. Отца звали Ринвик Уильямс. Он вместе с матерью ребенка был заключен в Ньюгейтскую тюрьму, там этот ребенок и родился. Я же – родственник мисс Сары Портер из Маргита, пострадавшей некогда от нападения Ринвика Уильямса. Теперь же ее снова преследует какой-то дьявол, и она подозревает, что это сын того самого Лондонского Монстра. Я здесь, чтобы помочь мисс Портер удостовериться, вправду ли у Ринвика Уильямса был сын, и если так, то как его зовут.

Клирик окинул меня взглядом таксидермиста, изучающего мертвую птицу. Хмыкнув, он распахнул передо мной дверь. Мы прошли в комнату, где находился стол и множество полок, забитых книгами. Подойдя к полкам, он быстро отыскал огромный том в кожаном переплете и сел с ним к столу. Я остался стоять на пороге, и священник, не поднимая глаз и не говоря ни слова, подозвал меня к себе резким жестом. Я сел в кресло у стола и принялся ждать, наблюдая, как его палец скользит вдоль строк.

– Крещен в мае тысяча семьсот девяносто пятого, отец – Ринвик Уильямс? – переспросил он.

– Да.

– Мать – Элизабет Робинс?

– По-моему, да, – соврал я.

– Их сын, Джордж Ринвик Уильямс, был крещен здесь тридцать первого мая означенного года.

Священник развернул ко мне книгу и указал в ней нужную запись.

– Но Ринвик Уильямс тогда еще пребывал в заключении! И освобожден был лишь в декабре. Видимо, дата ошибочна.

– Дата верна, – твердо ответил священник. – Такие ситуации с преступниками, содержащимися в Ньюгейте, возникают гораздо чаще, чем хотелось бы.

– И сына назвали Джорджем Ринвиком Уильямсом?

– Так здесь сказано.

С этими словами он захлопнул кожаный переплет.

– Большое спасибо, сэр!

– Надеюсь, эти сведения помогут мисс Портер.

– Помогут, я уверен!

Священник лишь чуть приподнял густые брови.

– Всего хорошего, сэр.

* * *

Кучер гнал лошадь по узким улочкам, ведущим к «Аристократической гостинице Брауна», неровной рысью. Я ликовал. После Ринвика Уильямса действительно остался сын сорока пяти лет от роду, и это совпадало с возрастом человека, изображавшего писаря, профессора и человека со злобным взглядом, сидевшего в зале на моих публичных чтениях. Помня о непрестанном стремлении Дюпена уничтожить Вальдемара, сгубившего его семью, я вполне допускал, что Джордж Уильямс может желать мне вреда, пусть даже я никак не причастен к ложному обвинению, выдвинутому бабушкой против его отца, Ринвика Уильямса. Также нельзя было отрицать вероятность, что и доктор Уоллис на самом деле – все тот же переодетый Джордж Уильямс, но ужас от этой мысли уравновешивался тем, что теперь мне известно истинное имя врага. Мой враг – больше не таинственный призрак, наделенный сверхъестественными силами, а всего лишь человек по имени Джордж Уильямс.