Наконец он выбрался из воды и остановился на берегу. Снова натянул на мокрое тело одежду и босиком направился вдоль берега туда, где в воду выдавался большой валун, с которого рыбаки закидывали свои сети. Эдгар растянулся на нем, глядя на небо. Камень все еще хранил дневное тепло.

Должно быть, он заснул, потому что не слышал, когда кто-нибудь проходил по пляжу. Но плеск воды заставил его очнуться. Эдгар медленно открыл глаза, удивленный тем, что кому-то еще пришло в голову отправиться на реку в этот полуночный час. Может быть, вернулась та молодая парочка? Медленно, осторожно, словно стараясь не выдать своего присутствия, он перевернулся на бок и посмотрел в сторону пляжа.

Он увидел женщину, которая стояла на коленях, глядя в противоположную от него сторону, ее длинные волосы были завязаны на голове в пучок. Она мыла руки, набирая воду в ладони и пропуская ее сквозь пальцы. На ней была тхамейн, даже в одиночестве она мылась скромно, как будто опасаясь распутных глаз ночных сов. Тхамейн промокла в воде и облепила ее живот и бедра.

Он узнал ее еще до того, как она обернулась и заметила его. Оба они застыли, одновременно сознавая свое соучастие в чем-то недозволенном, как будто то, что они видели, ощущали сейчас — река, серебряный свет луны, невольно объединило их. Потом она поспешно встала, подобрав одежду и мыло, и, не оглядываясь, побежала по тропинке вверх.

Облака разошлись. Луна вновь сияла в полном блеске. Он вышел на пляж. На песке остался лежать гребень из слоновой кости, белый, точно раскаленный.

* * *

Доктор снова уехал с каким-то «дипломатическим поручением», и Эдгар вернулся к работе над роялем. С приходом дождей дека разбухла, изменения были почти неуловимы, возможно, заметны только для того, кто хотел найти повод вновь заняться настройкой.

Два дня он хранил у себя гребень, оставленный на песке. Когда он был один, он доставал и разглядывал его, пробегая пальцами по сиротливым прядям черных волос, запутавшихся в костяных зубьях. Он знал, что гребень нужно вернуть, но ждал, то ли из нерешительности, то ли в надежде на что-то, то ли от чувства близости, возникавшего в нем во время ожидания, которое становилось более острым с каждым коротким, приводившим в смущение разговором.

А такие разговоры происходил между ними в те неизбежные моменты, когда они сталкивались на тропе.

И Эдгар продолжал хранить гребень у себя. Убеждая себя в том, что нужно работать, он решал, что вернет его в течение дня, а когда наступала ночь, говорил себе, что нужно подождать до утра: «Не могу же я идти к ней в темноте». В первую ночь он допоздна возился с роялем, настраивая его и перенастраивая. На вторую ночь, играя в одиночестве на рояле, он вдруг услышал стук в дверь.

Он знал, кто это, еще до того, как дверь тихонько отворилась и она осторожно зашла в комнату. Возможно, он понял это по деликатному, спокойному стуку, не похожему на уверенные удары доктора или на нерешительность слуг. Возможно, ветер, гуляющий в горах, в этот момент поменял свое направление и донес до него вместе с запахом влажной почвы аромат ее духов. А может быть, Эдгар угадал развитие сюжета, в котором они двигались давно проторенными, определенными судьбой тропами.

От двери донесся голос с плавным акцентом:

— Здравствуйте.

— Ма Кхин Мио, — проговорил он.

— Можно мне войти?

— Да... конечно.

Она тихонько прикрыла за собой дверь.

— Я не помешала вам?

— Нет, вовсе нет... с чего вы взяли?

Она слегка покачала головой:

— Вы казались таким занятым. Что-то важное?

— Нет, нет. — Его голос дрогнул, и он выдавил из себя улыбку. — Я просто убиваю время.

Она стояла у двери, скрестив руки. На ней была та же светлая блузка, что и в тот день, когда она встретила его у реки. Он видел, что она недавно раскрасила лицо, и подумал: «Сейчас же нет солнца, нет необходимости накладывать танакха, но это так красиво».

— Знаете, — сказала она, — с того времени, как я познакомилась с англичанами, я часто слышала игру на фортепиано. Мне так нравится его звучание. Я... Я подумала, может быть, вы сможете показать мне, как оно действует.

— Конечно же. Но не поздно ли уже сегодня? Вы не должны быть с... — Он запнулся.

— С доктором Кэрролом? Его нет в Маэ Луин. — Она продолжала стоять на том же месте. Позади нее на стене лежала ее тень, изгибаясь волнами на бамбуковых стволах.

— Да, да, конечно же. Я совсем забыл. — Он взял свои очки и протер их краем рубашки, затем глубоко вздохнул. — Я тут уже целый день. Столь долгие часы у рояля делают человека немного... сумасшедшим. Простите. Мне давно надо было позвать вас составить мне компанию.

— Вы до сих пор не предложили мне сесть.

Эдгар замер на секунду, пораженный ее прямотой. Потом бросился расчищать место на скамье.

— Пожалуйста.

Кхин Мио не спеша двинулась через комнату к роялю, тень на стене удлинилась. Она подобрала тхамейн и села рядом с Эдгаром. Вначале она смотрела на клавиши, а он смотрел на нее. Цветок в ее волосах источал свежий аромат, он видел крошечные крупинки пыльцы на черном фоне. Потом она повернулась к нему.

— Простите мою рассеянность, — сказал он. — Я всегда не сразу выхожу из того состояния, в которое погружаюсь, занимаясь настройкой. Это совсем другой мир. Меня несколько выбивает из колеи, когда кто-то... прерывает меня... Это трудно объяснить.

— Наверное, это так же, как быть кем-то разбуженным.

— Наверное. Наверное... Но я пробуждаюсь в мире звуков. Как будто снова засыпаю... — Он замолчал, но видя, что она тоже молчит, продолжил: — Наверное, это кажется странным.

— Нет. — Она покачала головой. — Временами путаешь реальность со снами.

Они замолчали оба. Кхин Мио подняла руки и коснулась клавиш.

— Вы когда-нибудь играли раньше? — спросил он.

— Нет, но всегда мечтала, еще с тех пор, как была маленькой.

— Теперь вы можете попробовать сыграть, это гораздо интереснее, чем наблюдать за настройкой.

— Нет, на самом деле не стоит. Я же не умею.

— Ну и что? Попробуйте. Нажмите на клавишу.

— На любую?

— Начните с той, на которой лежит ваш палец. Это первая нота «Прелюдии фа минор», из «Хорошо темперированного клавира», который я играл для саубвы.

Она нажала на клавишу. Нота громко прозвучала в пустой комнате, отдавшись эхом от стен.

— Вот видите, — сказал Эдгар. — Вы играете Баха.

Кхин Мио не отрывала взгляда от инструмента.

Он видел, как прищурился ее глаз, как будто готовый улыбнуться.

— Когда сидишь здесь, оно звучит совсем по-другому.

— Да. Это ни с чем нельзя сравнить. Давайте продолжим, может быть, у меня получится научить вас большей части пьесы.