манежа) Бм., возвращаясь к занимающим его впечатлениям прикосновенности к земному величию: Был интересный концерт (в то же время это и суждение знатока музыки); говорит о программе концерта очень по-интеллигентски, может быть, как-то в этом разговоре очищаясь. Володя подхватывает, вероятно, тот же психологический ход – напомнить себе и другим, что мы как-никак люди высокой культуры, хотя и вступившие в общую игру. Разговор о Прокофьеве, впрочем, немедленно сворачивающий на то, что некое английское музыкальное общество прислало ему золотую медаль, присуждаемую только музыкантам мирового значения. (Так велика инерция подводной темы.)

Володя: (его основная подводная тема как раз и состоит в том, что можно совместить официальное преуспеяние с интеллигентностью, вернее, с интеллигентской функцией) продолжает театральный разговор: В театре прекрасный спектакль «Укротитель львов», то есть никакой пьесы нет, но прекрасный спектакль, очень крепко сделанный (удовлетворенно от суждений с пониманием дела), – несколько инерционных реплик.

Володя: Это по Тартарену.

Бм.: Кстати, вы видели вчера на вокзале – во время встречи прошел совершенный Тартарен (как мысль упорно ассоциирует в одном интересующем направлении).

Бестактный интерес: В чем же состоит ваша функция как встречающих.

Бм.: Ни в чем. Пожать руку Мещанинову.

Володя: Я сказал Францеву (упоминание о высоких знакомствах), что встреча очень плохо организована, оказывается – это он организатор. Он обиделся. Со мной уже был такой случай с Орловым (опять упоминание о знакомстве), которому я, не зная, сказал про его жену, что она плохо играет.

Бм.: Да, впрочем, он большой циник. (Приближаясь к Особторгу): Меня уверяли, что здесь планшетки лучше, чем в других местах.

Бял.: А есть сейчас?

Бм.: Гали Битнер говорила мне, что видела на днях.