Я оставил это у адвокатов, чтобы они передали тебе, когда меня не станет. Как только ты сможешь воспринимать это спокойно. Это строго между нами – тобой и мной. Мама должна остаться в неведении. Она ничего не сможет тебе сказать, и это только причинит ей боль.

Я расскажу тебе все, потому что ты заслуживаешь правды. Признаюсь: мне жаль, что я не сказал тебе этого раньше, пока не стало слишком поздно. Легкого способа сделать это не существует, так что я просто сразу скажу тебе чистую правду. Ты не наш ребенок. Ты сын – был сыном – женщины, которая не хотела тебя. Но все не так просто, как может показаться. Вполне возможно, что однажды ты точно узнаешь, кто она такая (у меня есть все основания опасаться этого, как ты, возможно, поймешь в будущем), и, если я не скажу тебе этого сейчас, ты не будешь знать, кому верить. Я не могу рисковать тем, чтобы ты обвинил свою мать – единственную мать, которая у тебя когда-либо была. Клянусь тебе, Ноа, она ничего не знала. Она просто пришла домой и нашла тебя там. Я наблюдал за ней: стоило ей увидеть тебя, как ее лицо изменилось: горе утраты сменилось любовью и исцелением, и с этого момента ты стал центром ее мира. И до сих пор остаешься им. Ты появился как чудо. Я не искал тебя, я не прикладывал усилий. Я лишь открыл дверь, и там был ты – замерзший и голодный, весь в грязи и опилках, пропахший мочой, и та женщина сказала: «Берите его», и я взял. Я не скажу тебе ее имени. Она сильно рисковала ради нас, ради тебя, и я не могу допустить, чтобы это вновь ее преследовало. Скажу лишь одно: я не спросил ее, откуда ты, а она сказала мне лишь то, что мы спасаем тебя. Учитывая твое состояние, я ей поверил. Я не знал, кто твоя родная мать – ни тогда, ни в течение многих лет потом. Знал лишь одно: тебя бросили, причем самым жестоким образом. К тому времени как все это выяснилось – кто твоя родная мать и что, по всей видимости, произошло, – ты уже был нашим маленьким мальчиком. Не ее, нашим. И когда ее посадили в тюрьму за убийство ребенка, я понял, что все было правильно.

Помни это, если она когда-нибудь придет искать тебя.

Помни.

Отец

* * *

– Кто ты и какого хрена делаешь?

Маллой поднимает глаза и почти теряет равновесие. Она наклонилась, пытаясь заглянуть в почтовый ящик: поза и так нелепая, а еще хуже, когда тебя застукали за этим.

Женщина, что смотрит на нее сверху вниз, коренастая, темноволосая, с короткой стрижкой, в грязных спортивных штанах и с пластиковой корзиной для белья под мышкой.

Маллой прочищает горло:

– Простите, мисс…

Глаза женщины превращаются в щелочки.

– Мисс Салливан. Андреа Салливан. Твоя очередь.

Маллой выпрямляется. Где, черт возьми, Томлинсон, когда он срочно нужен?

Она достает удостоверение:

– Констебль Джули Маллой, полиция Суррея. Мы разыскиваем Камиллу Роуэн.

Женщина выгибает бровь:

– И?.. При чем здесь я?

– Вы выпустили ее сегодня утром, так что вполне естественно…

– Вполне естественно, – саркастически отвечает Салливан и на миг умолкает. – Послушай, насколько я знаю, сегодня днем у нее встреча с сотрудником службы надзора. Что она делает до этого, меня не касается. Да и тебя тоже. Если только что-то не случилось…

– Ничего, – быстро отвечает Маллой. – Просто бюрократическая путаница. Кто-то, вероятно, забыл правильно оформить документы. Вы знаете, как это бывает.

Она закатывает глаза, и Салливан, похоже, слегка оттаивает.

– Еще бы мне не знать, я вот уже пятнадцать лет как на этой службе…

Маллой бросает взгляд через плечо Салливан. Пока что от Томлинсона ни слуху ни духу, будь он неладен. Сколько времени нужно, чтобы проверить гребаную парковку?

– Вы знаете, куда собиралась Роуэн, когда вышла из тюрьмы Хитсайд?

Салливан вздыхает:

– Слушай, тебе лучше войти. – Она прижимает корзину к бедру и роется в карманах спортивных штанов в поисках ключей. У нее три замка, так что это занимает некоторое время, но в конце концов они заходят в квартиру.

Салливан относит белье на крошечную кухню, затем возвращается в гостиную. Очевидно, она живет здесь недавно. К одной стене прислонены завернутые в пузырчатую пленку фотографии в рамках. Рядом стопка картонных коробок, помеченных большими буквами красным фломастером: гостиная, гостевая комната, спальня.

Она не предлагает Маллой сесть, поэтому они неловко стоят между мебелью, слегка вторгаясь в личное пространство друг друга. Маллой достает блокнот. Полезная вещь, чтобы занять руки, как она не раз обнаруживала в подобных ситуациях.

– Итак, когда вы завершали процедуру освобождения, мисс Роуэн не сказала, куда она направляется?

Раздается стук во входную дверь. Салливан идет открыть ее и возвращается с Томлинсоном. Тот ловит взгляд Маллой и коротко кивает.

– Это констебль Томлинсон, – бодро поясняет Маллой. – Он просто остался покурить на улице.

Томлинсон на миг как будто напуган, но затем смущенно улыбается:

– Все пытаюсь бросить эту чертову привычку…

Салливан сухо усмехается:

– Мы оба, приятель.

– Мисс Салливан говорит мне, что понятия не имеет, где может быть Камилла Роуэн, – продолжает Маллой.

– Понятно, – говорит Томлинсон. – Вы знаете, как она хотела добираться до своего общежития из Хитсайда? Автобусом? На такси?

– Как я уже сказала, без понятия.

– Вы, случайно, ее не подвозили? Учитывая, что вы ушли со смены ровно в то же время, что и она.

– Не знаю, каковы твои навыки чтения карт, приятель, но Доркинг мне явно не по пути. И в любом случае это строго против правил, даже если б я хотела. А я и не хотела.

– Вы не знаете, есть ли у нее доступ к какому-либо транспортному средству?

Салливан поднимает брови:

– Сомневаюсь, что ей хватит денег даже пожрать в забегаловке. – Она переводит взгляд с одного на другого: – У вас всё? Потому что, если всё, мне есть чем заняться.

– Конечно, – улыбается Маллой. – Похоже, это просто бюрократическая путаница. Извините, что побеспокоили вас.

Как только они выходят, Маллой быстро поворачивается к Томлинсону и понижает голос:

– Нам нужно срочно проверить автомобиль.

Томлинсон хмурится:

– На предмет чего? Ее машина все еще здесь.

– Ты не видел? Когда Салливан вернулась в квартиру, она несла корзину с бельем.

– И что?

– А вот что: не думаю, что она принесла ее с собой домой с работы, не так ли? На ней также не было пальто, и я не