Помимо воли Либби ощутила, что рассказ Ноа ее захватил.

– Где же он был? – спросила она.

– Он не говорил, но что-то в нем изменилось. Не только то, что он стал трезвее и вернулся к приему лекарств, – он будто обрел некий стержень, которого я давно в нем не замечал. В конце концов брат признался, что провел это время в группе «единомышленников». Смахивало на то, что он вступил в какой-то культ или типа того, но это было сообщество хакеров, таившееся в Темной паутине, которое он разыскал. Алекс вступил в организацию, поставившую своей целью подрыв британской индустрии беспилотных авто. Он узнал, что не одну нашу компанию правительство развело с помощью более дешевых иностранных тендеров. Как минимум у дюжины предприятий, сыгравших важную роль на начальных этапах Дорожной революции, тоже украли их продукты прямо из-под носа благодаря махинациям с патентами и воровству. Алекса призывали вступить в их ряды и потрудиться вместе, чтобы отыскать способ поставить индустрию на колени и предать гласности, что учинили с отечественными предприятиями. А он умолял подключиться меня.

– И ты ответил согласием.

– Нет, не сразу. Как и Алекса, меня возмущало то, как разделались с папиным бизнесом, но я не мог себе позволить все бросить и выступить в крестовый поход. У нас со Стеф уже появилась Грейси, и они стояли для меня на первом месте.

– И что же заставило тебя передумать?

– День, когда беспилотное авто Пятого уровня сгубило всю мою семью. Нам не сказали, почему погибли мои девочки, – лишь то, что следственное жюри возложило вину на них. Оно даже не дало рекомендации проверить программное обеспечение.

– И Алекс предложил увоз в качестве возмездия?

Ноа позволил вопросу на время повиснуть в воздухе, прежде чем ответить:

– Нет, Либби. Идея целиком моя.

Либби застыла. Ее гнев на Ноа поднялся с новой силой. На кратчайший миг она прониклась пониманием его негодования на правительство за то, что оно учинило с его семейным бизнесом, и его отчаяния, когда вину за происшествие, погубившее их, возложили на его жену и мать. Но едва он признался, что увоз был его идеей, сочувствия как не бывало.

Должно быть, ощутив разделивший их леденящий мороз, Ноа почувствовал себя неловко, потер ладонями лицо и покачал головой:

– Позволь мне объяснить. Первоначально планировалось вывести машины из строя. Все автомобили, независимо от марки и модели, имеют кое-какой общий софт, позволяющий им связываться между собой – скажем, чтобы предупредить о пробках или дорожных работах впереди. Поскольку мы приложили руку к программированию, мы знали, как в него внедриться, добравшись прямиком до этих датчиков. Алекс с остальными должны были внедрить инородный фрагмент кода в верификационный софт. Это давало нам возможность получить доступ к исходным кодам любой модели любого авто Пятого уровня и заразить его вирусом, чтобы оно подчинялось нашим командам. Тормознуть одно авто с фиктивной проблемой – и пошло-поехало, дальше и дальше, заставив тысячу за тысячей сделать то же самое. К моменту, когда хак будет выявлен и устранен, ущерб уже будет причинен. Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы застопорить всю Британию напрочь, выставив отрасль на посмешище.

– И что же переменилось? – осведомилась Либби. – Как это переросло в массовое убийство?

– Когда Алекс влез в софт, то обнаружил, что машины считывают наши национальные идентификационные карты и все фенечки, которые мы носим. Вот тогда-то мы и узнали, что произошло с моими девочками на самом деле. Ими пожертвовали, потому что Пассажир, машина которого врезалась в них, был пилотом Королевских ВВС и ИИ его защищал. А раз он служит стране, значит, его жизнь дороже, чем всей моей семьи.

Ноа подождал реакции Либби, но она продолжала взирать на него с прежней настороженностью.

– Меня сжигала ненависть ко всем и вся, имевшему отношение к этим машинам. Их воздействие зашло чересчур далеко. Даже потом – ведь моя малышка умерла, потому что не получила печени, в которой нуждалась, потому что чем меньше катастроф в более безопасных машинах, тем меньше донорских органов.

– Нельзя же наказывать людей за то, что они не гибнут! – перебила Либби. – Это безумие.

– Понимаю, но это демонстрирует, что тогда творилось у меня с мозгами. Например, уверенность, что поломка машин не окажет достаточного влияния. Я решил, что наш хак должен пережить трехдневный новостной цикл. Нужно, чтобы он стал событием, запомнившимся всем очевидцам до самой смерти. Увоз. Я сказал Алексу, что мы должны перехватить полный контроль над горсткой машин и держать их ради выкупа, угрожая убить Пассажиров, если правительство не сознается в своих деяниях. И мы заставили бы следственное жюри сделать то же, что делает ИИ, – выбрать, кого оставить в живых, исходя только из тенденциозной информации, которую впарим ему мы. Но пострадать ни в коем случае не должен был никто. – На это Либби недоверчиво склонила голову к плечу. – Клянусь тебе, я думал, мы только подымем бучу против этих «невзламываемых» машин. А потом все переменилось в вечер моей встречи с тобой…

– Со мной?

– Я пересматривал материалы того дня, когда погибли мои девочки, раз сто, пока не выучил их наизусть. Я подсчитал, сколько шагов тебе потребовалось, чтобы перейти от одной к другой, сколько времени ты провела с моей мамой и Стеф и как ты пыталась утешить их. Видя твою доброту и как тебя потрясла смерть незнакомых тебе людей, я сразу понял, что ты нужна в жюри. Но потом, когда мы встретились в Манчестере, я – уж не помню, за какое время, – впервые поговорил с человеком, не варящимся в той же ядовитой похлебке, что и я. В нашем с тобой поцелуе я ощутил неразрывную связь с тобой, как и ты. Ты пробудила меня, напомнила мне, кто я на самом деле, и заставила понять, что я могу добиться всего желаемого, больше никому не угрожая. Но переубедить Алекса и остальных нечего было и пытаться. Как объяснил тебе тот другой присяжный, Мэттью, из-за стадного чувства в компании люди делаются храбрее, чем по отдельности.

– Надо было постараться, – пренебрежительно отозвалась Либби.

– Я старался.

– Ты должен был дать им понять, что это неправильно.

– Я пытался.

– Тогда почему они не слушали?

– Потому что к тому времени мы потратили на планирование увоза восемнадцать месяцев, и никто не хотел идти на попятный! И я боялся, что, если воздержусь от участия, все может совсем выйти из-под контроля. Я думал, что если останусь в деле, то хотя бы смогу держать их в узде, если потребуется.

– И удалось? – припечатала Либби.

Ноа потупил взор.

– Я даже не воображал, до каких крайностей они дойдут.

– Где ты-то был в тот день? Потому что в машине, за которой мы следили, тебя не было.

– В реальном времени меня снимали в неподвижной машине в амбаре в западной Ирландии под хромакей[24]. Фоном служила прямая трансляция окружающих ландшафтов с камер другой машины, как будто я ехал по тем дорогам. Моей реакцией на гибель Виктора был стопроцентно искренний ужас; я даже попытался выбраться из машины, в которой меня заперли. Мне вырубили звук и закольцевали предыдущие съемки, чтобы вы не слышали, как я умоляю их остановиться и угрожаю признаться зрителям во всем. Меня предупредили, что, если я не подыграю, они прикончат всех Пассажиров – и тебя заодно. Позволить им сделать это я не мог. И, конечно, не представлял, что они собираются устроить сшибить машины лоб в лоб по всей стране.