– Где вы скрывались?

– В разных странах. Лично я встречался лишь с полудюжиной из причастных. Они устроили конспиративные квартиры в странах, у которых нет договоров с Великобританией об экстрадиции. Пока я не стану высовываться, не стану привлекать к себе внимания и чинить их правительствам неприятности, меня будут скрывать. Но страховки у меня никакой. Меня могут бросить волкам на съедение, как только вздумается.

– А твой брат?

– Без понятия. Я не мог связаться с ним с самого дня увоза.

Либби крепко зажмурилась, пытаясь усвоить версию событий в изложении Ноа. Нельзя отрицать, что он представил убедительные доводы, а язык его тела свидетельствовал о мучительных угрызениях совести.

– Почему теперь? – спросила она. – Зачем ты явился и разыскал меня?

– Мне плевать, что обо мне думает остальной мир, но мне не все равно, что думаешь ты. Я хочу, чтобы ты знала: в тот вечер в Манчестере и в роли Пассажира я был настоящим собой, а не тем, в ком ты сомневалась последние полгода.

– Сомневалась? – переспросила Либби, приподняв бровь. – Чертовски колоссальное преуменьшение. Ты манипулировал мной, воспользовавшись для этого смертью моего брата. Ты взял кошмарнейший момент моей жизни и употребил Никки, чтобы заставить меня купиться на твою ложь. Разве не этот ты настоящий?

– Вовсе нет, клянусь. Позволь доказать. Уезжай со мной.

Либби подумала, что ослышалась:

– Что?

– У меня есть контакты, которые могут устроить нас в любом уголке мира, где только нам захочется. И тогда, вдали от этого всего, мы сможем узнать друг друга по-настоящему. Сможем начать снова.

Собственный смех застал врасплох саму Либби, так же как и Ноа.

– Ты серьезно?! С какой стати?

– Потому что ты не хуже меня знаешь, что, вопреки всему, между нами до сих пор что-то есть. Это нечто я прежде ощущал лишь раз в жизни, со своей женой. И я должен увидеть, куда это заведет. Ты не можешь отрицать, что тебя по-прежнему тянет ко мне. Несмотря на твою браваду и на все то, что ты якобы знаешь обо мне, ты все-таки пришла сюда, потому что в твоей душе есть уголок, желающий верить, что человек, к которому ты питаешь чувства, вовсе не негодяй.

– Чушь полнейшая, – Либби энергично затрясла головой. – У меня есть своя жизнь, есть новая цель в жизни, дела идут отлично, я заставляю мир меняться к лучшему. С какой радости мне бросать все это ради типа, чьи друзья сгубили больше тысячи человек? Ты рехнулся.

– Либби, Богом клянусь, я не хотел, чтобы это случилось. И потрачу остаток жизни на исправление содеянного, если ты мне позволишь. Ты можешь помочь мне искупить чудовищные последствия моей затеи.

Поднявшись на ноги, Либби принялась выхаживать по залу.

– Как я могу? – спросила она наконец. – Даже если ты говоришь правду, катализатором-то все равно послужил ты. Если ты действительно раскаиваешься в случившемся, так почему не сдаться полиции? Объяснишь им все, что рассказал мне сегодня вечером. Докажи не только словами, что ты действительно такой, каким я тебя считала поначалу.

Ноа провел ладонями по волосам, а потом сцепил руки, будто в молитве.

– Не могу, Либби, – взмолился он. – На меня повесят все, чем располагают, и малость сверх того. Я могу назвать им лишь пару имен – и никаких сведений о том, где найти кого бы то ни было, никаких доказательств, что не я дирижировал всем от начала до конца. На свободе я могу сделать больше добра, чем за решеткой. Да, я знаю, что кое-кто посчитает, что правосудие свершилось, если меня посадят, но с твоей помощью я могу дать куда больше, будучи свободным человеком.

Ноа второй раз двинулся к ней, и Либби снова попятилась.

– Как насчет того, чтобы я записал свое признание и предал его гласности, как только мы доберемся туда, куда отправимся? – предложил он. – Это поможет тебе передумать?

– Джуд… – начала она, но тут же поправилась: – Ноа, ты сам-то себя слышишь? Нам придется постоянно оглядываться, нам не будет ни минуты покоя. Я не могу, не хочу всю жизнь прожить вот так. Я хочу того же, чего хотят нормальные люди, а все это… во всем этом… нет ничего нормального.

– Мы можем получить все, что пожелаем, даже в ненормальных обстоятельствах. И ты можешь продолжить свою кампанию, опираясь на достойное финансирование и расширенный глобальный размах. Ты даже можешь организовать благотворительный фонд имени брата в помощь людям с психическими отклонениями, если пожелаешь: у меня есть доступ к деньгам, которые помогут это осуществить. Я предлагаю тебе мир, Либби, и в обмен предлагаю себя. Настоящего себя. Умоляю, пожалуйста, подумай об этом.

Глаза Либби переполняли слезы, и она утерла их рукавом.

– Знаешь, отчего больнее всего? Что ты одурачил меня… что я дала слабину и ты заставил меня поверить, что ты не тот, кто есть. Смогу ли я вообще свыкнуться с ложью и манипуляциями? Ты на моем месте смог бы?

– Я рискнул очень многим, чтобы прийти сюда; это тебе ни о чем не говорит?

Этого Либби отрицать не могла. Застыв на месте, она очень внимательно разглядывала Ноа. В его взгляде по-прежнему светились надежда и отчаяние. Будь перед ней человек, которого Либби повстречала в Манчестере, она бы ему поверила. Но это Ноа, и она знает его не лучше, чем любого другого чужака. Но как ни старалась, не могла отрицать, что испытывает какую-то тягу к нему, невидимый магнит, заставляющий поверить ему вопреки доводам разума.

– Да как же я хоть когда-нибудь смогу простить тебе случившееся? – спросила она. – Против нас всё – то есть абсолютно всё.

– Мы сумеем с этим справиться; я знаю, что сумеем. Просто скажи, что дашь мне шанс. Я вдруг являюсь ниоткуда, делаю тебе это предложение… Понимаю, что то, о чем я прошу, – полнейшее безумие; я сознаю это на все сто процентов. Но я готов был пожертвовать своей свободой, чтобы прийти сюда, потому что уверен: между нами что-то есть.

По затылку Либби за шиворот сбежала струйка пота. Она не позволяла себе отвести взгляд от Ноа, пока не будет готова ответить ему.

Потом, почти незаметно для глаз, кивнула. В ответ глаза Ноа широко распахнулись, и лицо его засияло.

– Правда? – спросил он. – Ты уверена?

– Да, – тихонько проронила она. – Но мы должны уйти сейчас же, пока я не очнулась.

На сей раз Либби не отпрянула, когда Ноа к ней приблизился. Позволила ему обнять себя и привлечь к груди. А когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, Либби закрыла глаза и забыла обо всем, что было прежде. На минутку она перенеслась на год назад, обратно в садик паба, окруженный маслянистым сиянием фонариков, свисающих с деревьев. Губы чужака сомкнулись с ее губами, и она вдыхала аромат его одеколона и его теплой кожи. Тогда это было началом новой главы, подумала она; внутри нее нечто пробудилось. Воспоминание было мимолетным, и когда оно миновало, Либби отстранилась от Ноа.