Часир? — спросила внимательно слушающая сильга и снова я удивился тому насколько быстро она перенимает чужие обычаи в речи и поведении. Она даже стояла так, как недавно стояла во дворе вторая жена Часира.

— Тут — темный палец старика бережно коснулся изуродованного ударом места на плите и скользнул ниже — Тут… и тут. Он ударил здесь.

— Да…

— Это пожелания — пояснил горец, проводя ладонями по впавшим щекам — Напутственные пожелания ко всем здесь погребенным. Добрые пожелания, госпожа Анутта. Тут желают забыть о испытанных мучениях, а вот тут получить справедливый приговор. Здесь внизу главное пожелание — рано или поздно, но встретиться по ту сторону с уже умершими или еще живущими родичами.

— А в середине? — я взглянул на густую вязь в центре плиты.

— Обещание — мрачно изрек Часир и его глаза потемнели — Обещание от живущих к мертвым. Все роды поклялись, что никогда не забудут причиненных нам боли и оскорблений. Сколько бы не прошло столетий — однажды мы отомстим!

— Южным варварам? — удивленно моргнула сильга — Ведь минуло столько…

— Не надо — попросил я Анутту, сразу поняв, о ком именно говорил старик и кому поклялись отомстить горцы.

— Но…

— Не надо — просяще улыбнулся я и вздохнувшая сильга кивнула.

Повернувшись к горцу, я уточнил:

— Он понимает старые горские письмена? Тот, кто осквернил…

— Или знает где и что начертано — кивнул Часир — Да. Но то, что он горец, я понял давно. По тем редким следам, что встречались нам. Он выбирал тропу так, как это делал бы горец. Он ступал среди камней и ледяных наплывов так, как это делал бы горец. А на том длинном крутом спуске он, спешившись, взявшись за поводья, спустился так, как не сумел бы я… Так преодолевают спуски самые лихие и сильные горцы, что не боятся бежать впереди несущейся вниз испуганной лошади и готовые в случае чего придержать ее бег собственным телом, зная, что в любой миг могут оказаться под копытами… Я когда-то мог также… но те годы давно миновали.

— Опытный среди гор, сильный и много знающий горец — медленно произнес я.

— Так я вижу и читаю оставленные следы…

— Но он явился сюда с лошадью подкованной долинными подковами — напомнил я.

— Да…

— И с ребенком…

— Да… — повторил старый горец.

— И с ним как-то связана та страшная белая рысь с янтарными насмешливыми глазами…

— Верно…

— Что ж… — пробормотал я, отходя от мрачной гробницы — Тут есть над чем подумать…

Ежась, я вышел из длинной стылой тени бурого пика и оказался на солнце, разом ощутив тепло в теле и светлость в голове. Вот так-то лучше… Обернувшись, я глянул на продолжающих стоять в густой тени старика и молодую сильгу. Он молился, опираясь ладонями в изуродованную плиту, а она, сев на ледяной камень, старательно делала записи в своей книге. Усмехнувшись, я укоризненно покачал головой и отвернулся, подставляя лицо ласковому свету…

* * *

Ведущий нас старый Часир остановил наш отряд у края обрыва. Виляющей широкой ниспадающей лентой горная тропа тянулась вдоль склона столь высокой горы, что хотелось держаться подальше от края — но старик подвел нас прямо к нему, разрывая ногами облачную муть. Встав там, он взглянул вниз и поманил меня. Я без колебаний подошел, а следом заторопилась и нежелающая ничего упустить сильга.

Часир молчал и я понял, что обнаружить что-то там внизу мне предстоит самостоятельно. И первые мгновения это казалось невозможным — там внизу все было затянуто поредевшей, но все же достаточно густой пеленой падающих к подножию Трорна облаков. Мы все еще высоко. Очень высоко по меркам долинного жителя вроде меня. Ничего не увидев, я уже было отчаялся и хотел признать поражение, но тут нам в спины ударил порыв ветра, опасно шатнув нас в бездну. Не слишком вежливо я толкнул в плечо сильгу, останавливая ее невольный шаг вперед. Она благодарно кивнула, а в ее глазах медленно таял запоздалый страх. Как в детстве на качелях, раскачанных излишне беспечным отцом — мах… и вот ты в пугающем поднебесье у верхних ветвей, а затем несешься спиной вперед вниз и из горла начинает рваться испуганный кри… и тут качели остановлены железной отцовской рукой, над тобой склонилось его улыбающееся лицо и… страх медленно и разочарованно уходит…

— Вижу — сорвалось у меня с губ и стоящий рядом Часир медленно кивнул.

— Вижу — произнесла и Анутта, опять подаваясь вперед.

Далеко под нами, высоко на склоне соседней горы, что вместе с нашей образовывали исполинское ущелье с поросшим невысоким лесом дном, я увидел нечто еще непонятое, но уже отмеченное взглядом как «рукотворное». Чем бы это ни было — его создали человеческие руки. Это понимается сразу. А затем уже начинаешь вглядываться и по мелким подробностям узнавать истинное предназначение увиденного…

Сложенная из крупных обломков неотесанного камня стена. Пара вздымающихся над стеной крепких башен под круглыми черепичными крышами. Под стеной в горном склоне зияет черная дыра, а еще ниже тянется широкая полоса каменного крошева. Внутри дугообразной стены, что обеими концами примыкает к склону, находится несколько солидных на вид зданий и около десятка тесно стоящих длинных построек. Мерцает пара десятков крохотных отсюда искорок костров… Вижу дымы и у самого дна ущелья — они поднимаются над краем редколесья, что словно бы отпрянуло от подползающей к нему полосы каменного крошева. Бегущая по лесу река, чьи тонкие и серые отсюда притоки сбегают с обоих питающих реку склонов, впадает в овальное мерцающее озерцо. В него впадает еще несколько нисходящих потоков, а вниз уходит лишь один — уже настоящая горная своенравная река… К озеру тянется еще кое-что — сбегающая по склону достаточно крутая дорога.

— Рудник — понял я, когда все увиденное сложилось в единое целое — Там рудник.

— Да…

— На склоне отменно охраняемый рудник. Значит, добывают не простое железо…

— Серебро — прошелестел Часир — Они добывают серебро.

— На дне ущелья невысокий, но старый лес.

— Лес Мормалор. Священный для многих горцев. Река, что питает его и рождается здесь же — Морманна. Ее воды почитаются нами за особую чистоту и целительные свойства. Почитались… ныне ее воды отравлены на много лиг вниз по течению — ибо она перегорожена выстроенной дамбой, а рядом промывают каменную руду, выбирая из нее куски серебряных жил…

— Лес вырубают — бесстрастно заметил я, поняв, почему мне показалось, что редколесье «отпрянуло» от ползущего к нему каменного хаоса — А полоска камня — пустая выброшенная руда.