– С ними ничего не случится!

– Я так и сказа-ала, а вот с Октавианскими днями у меня дурные предчу-увствия.

Сквозь Дарвиль пронеслись без задержек, дальше тоже шло как по маслу. Заяц улепетывал в нужном направлении, силы не делил, не метался. «Маршалу Эмилю» оставалось лишь издали следить за спешащими на восток колоннами, время от времени пугая и осторожно подталкивая. Все было хорошо. На редкость.

– Еще полчасика, – Лагаши погладил своего белоносого, – и можно двигаться дальше.

– А что, – немедленно откликнулся Салиган, – под этой сенью тебя уже кусают?

– Нет, я сам кусаться хочу!

– Был бы ты дуксом, знал бы, что кусаться надо в большинстве. Вдруг барон с Проэмперадором не хотят?

– Как можно такое? – не понял Коломан. – Поцеловать красотку, глотнуть тюрегвизе и рубануть врага всегда хочется.

– Еще через огонь прыгнуть, – закончил алатскую присказку Лионель и тронул Проныру коленом. Не то чтоб разболтавшиеся соратники мешали думать, просто торчать на месте, будучи в седле, Савиньяк терпеть не мог, вот и решил сделать круг возле рощицы, судя по доносящемуся из нее бодрому стуку не зря обозначенной на карте, как Дятлова.

Довольная жизнью и всадником кобыла весело рысила вдоль опушки, а Лионель прикидывал, что может и чего не может случиться. В «армии Савиньяка» беспокойства пока ничего не вызывало, а вот Вержетта Ли тревожила, хоть и не слишком сильно.

С Вальдесом после мотаний по Западной Придде и изъятия витязей остались едва ли полторы тысячи, которым лучше было бы обойтись без столкновений с крупными силами. Ротгер при всей своей лихости это прекрасно понимал и с готовностью шарахнулся в сторону от прямого пути к Кольцу, а дальше все решали кадельцы.

На первый взгляд спешащий уйти от подкравшегося Савиньяка Заль терять драгоценное время и лезть в Вержетту не должен, но шляпный заяц и сам не чужд хитростей, и советчики у него с вывертами. Запросто могут, и еще вопрос – с какими намерениями – подбросить командующему мысль стравить с Вальдесом наименее надежных. Чтоб и от изменников избавиться, и хвост прикрыть, а то как бы обнаглевший альбатрос не принялся клевать на марше.

Сам альбатрос клятвенно обещал не трогать ничего, что нельзя напрочь разметать одной быстрой атакой, а буде поблизости появится крупный отряд, немедленно бросить Вержетту и отходить на запад. Уворачиваться и, если требуется, удирать адмирал умел, конным от пеших оторваться легко, а кавалерии у Заля кот наплакал, к тому же самозваный маршал ее от себя не отпустит, ведь случись необходимость стремглав бежать, конница послужит конвоем.

То, что врагам он нужен живым, здоровым и во главе всей кадельской сволочи, Заль предполагать не мог, а посему должен был беречь свою персону с великим тщанием. Ли прикидывал и так, и эдак, но предречь при таком раскладе неудачу не удалось бы самому Вейзелю; правда, артиллерист смотрел под ноги и на горизонт, а не витал в малоприятных облаках. Савиньяк обернулся на конвой, к которому, как оказалось, пристроился Дювье, и махнул капитану рукой.

– Вы, часом, не ждете чего-нибудь скверного? – осведомился, не дожидаясь приветствий, Ли.

– Нет, Монсеньор, они уходят и уйдут, а дальше господин маркиз их возьмет в оборот, он умеет.

– Я знаю. – Заль уходит, Салиган наготове, все в порядке. В полном порядке, и хватит делать из себя покойного Курта.

Проныра по первому требованию перешла в кентер, топча лезущую сквозь неглубокий снег жухлую траву. Интересно, не посещала ли Бруно мысль выморозить своих бесноватых, как тараканов, хотя для этого нужно неоспоримое превосходство и великий интендант. Вот кадельцев, перенесись они в Гельбе, Эмиль загонять в сугробах до полного изнеможения смог бы…

На покинутой полчаса назад опушке было спокойно. Немногочисленная свита о чем-то болтала, дальше вертелся в седле Лагаши и обстоятельно подкреплялись толком так и не позавтракавшие Шарли с Коломаном. Ли поискал глазами Раймона и нашел у отринувшего собратьев кривого дерева, в кроне которого упорно долбил дятел.

– Ты полюбил музыку? – полюбопытствовал Савиньяк, пытаясь разглядеть крылатого барабанщика.

– Я?! – возмутился свободный дукс. – Где тебя носило?

– Вокруг рощи, – Лионель вгляделся в каменную физиономию. – Неужели ты тосковал?

– Безмерно!

По лицу картежника не поймешь ничего. Когда он за картами… Вырвавшийся из своей Данарии Салиган резвился как мог; он еще полчаса назад валял дурака, а теперь смотрит, как за вьехарроном с большой ставкой.

– Тебя что-то беспокоит?

– Заметил, вот спасибо!

– Не заметил, догадался. Что не так?

– Спроси что полегче… Ты уехал, я прицепился к Шарли и почти уломал его прогнать управляющего, и вдруг как кипятком обдало. Прошло сразу, но смотреть на барона мне стало тошно, я решил смотреть на дерево, но оно тоже противное. Может, это предчувствие чего-то плохого?

– С тобой первый раз такое?

– Угу.

– Точно?

– Я ж тебе про Олларию все выложил! Там я честно чуть не сдох, теперь со мной порядок, а дерево противное. И день противный, и ты тоже будешь, если ничего не сделаешь.

– Закрой глаза, может, полегчает. – «Что-то делать» военный начинает с разведки. – Лагаши!

– Да? – застоявшийся алат уже был тут как тут.

– Отправь полсотни проверить окрестности, и отдельно – вслед залевцам. Подвернется что малочисленное, вырубать подчистую.

– Я бы тоже прогулялся.

– Нет.

– Что-то серьезное? – Лицо витязя стало жестким. – В какой стороне?

– Вот твоих парней и спросим.

Мой дорогой виконт!

Пока я называю Вас именно так, но, если ничего не произойдет, не позднее чем через год я назову Вас иначе. В наших семьях этого слова вслух еще не произнесли, но Вы в такой же степени сын своего отца, как я – дочь своего. Ваше письмо мне сказало всё, и я думаю, будет лучше, если мы уже сейчас станем вести себя друг с другом так же, как в не столь давний день, ставший самым ужасным и самым счастливым в моей до того пустой и размеренной жизни. Тогда о моем выборе и моей просьбе знали трое, о пристрастии же герцога Алва к живым цветам знал лишь он сам. Эти обстоятельства спасли мне жизнь и подарили дружбу, которая со временем может перерасти в счастье для меня и удачу для Ургота, но сейчас мне грустно. Если у Вас была недостижимая мечта, Вы меня поймете, если нет – поверите. Я никогда не забуду превращения оскорбительной горести, с которой успела смириться, в неимоверное огненное счастье, но подобное случается, если случается, лишь раз в жизни. Мне удалось это испытать, что ж, я счастливее многих.