В церкви узнаваемо пахло церковью. Фрески на хорах написала одна художественная община. Христос и апостолы с весьма специфическими, человеческими лицами сидели рядами, устремив взгляды вперед. Так порой выглядят люди, которых видишь в самолете по дороге из туалета к своему месту. Собор был «построен далматинцами».

На верхушке холма располагалась мощеная площадь с парапетом и множеством художественных палаток. У одной из них немецкая чета вопила, глядя на изображение каких-то ковбоев. Они просто показывали на картину и орали. Сам художник со скучающим видом облокотился о парапет и курил. Он стоял спиной к главному виду – там, словно фантастический салат, расстилался город.

На другой картине было нарисовано семейство с бодрыми улыбками; «А сейчас мы поотрываем друг другу конечности», – мысленно назвала ее я.

* * *

Три девушки из нашей программы – Шерил, Дон и Виви – то и дело вместе фотографировались. Главная проблема групповой фотосъемки – что кто-то должен снимать. Мы с Андреа всё время предлагали свои услуги, но правила этикета заставляли хозяина камеры просить помощи у посторонних, чтобы в кадр попали все.

Позируя с остальными у пушки, я думала: когда теперь увижу Ивана? Он сказал: «Ты должна мне позвонить». Когда это было – вчера или уже очень давно? Насколько близки Иван и Питер, как часто они общаются? Знает ли Иван, что мы – здесь? Я посмотрела на часы. За последние двадцать минут время практически не сдвинулось.

Немка теперь держала в вытянутой руке другую картину, разглядывая ее поверх очков. Там были изображены овцы, пастух и нечто вроде швабры, существующее отдельно.

* * *

Питер куда-то отлучился. Мы ждали его на парапете напротив дорожного кольца со статуей медведя.

– Этот тот медведь, что съел у Иштвана сына? – спросила я Андреа. Я просто хотела задать вежливый вопрос, но вышло как-то резко.

– Не думаю, – ответила она.

– Просто это напомнило твою историю, как Иштванова сына задрали медведи.

– А! Возможно, это – один из них. Но не думаю, что скульптор имел в виду какого-то конкретного медведя.

– Как по-венгерски будет «медведь»? – спросила Шерил.

– «Медве», – ответила Андреа.

– Почти как по-русски, – сказал Оуэн.

Андреа объяснила, что в давние шаманские времена медведь в Венгрии считался священным животным. Соответствующее венгерское слово столетиями оставалось табуированным, поэтому венгры вместо него позаимствовали слово у славян.

– Ого! А как звучит табуированное слово? – спросила Виви.

– Кто знает, – рассмеялась Андреа.

Виви вытаращила глаза.

– О-о – тебе нельзя его произносить.

Для купания было прохладно, но двое всё же купались – полногрудый мужчина и крошечная девчушка в голубом бикини. Она едва не лопалась от восторга. Мужчина в неловкой позе, словно гость, явившийся первым, стоял по колено в воде, перемещая свой вес с ноги на ногу и потирая плечи. Потом он присел, и над поверхностью осталась лишь голова. Потом вовсе исчез и вынырнул почти через минуту с оторопью на лице. Девочка захлопала в ладоши и завизжала, ухватила его за плечи, развернула и вскарабкалась вверх по спине. Мужчина с облепленным листьями торсом встал на ноги. В радостном порыве девочка запела. Она была такая счастливая – но не понимала сути вещей. Не ведала их значения. Она знала еще меньше, чем мы.

* * *

В Будапешт мы возвращались на пароме, где было полно кутивших дам за пятьдесят. Сцепившись локтями, они плясали, притопывали, пели и кашляли. В баре они громко чокались бутылками со стойкой. Немногочисленные мужчины в их компании находились за столиками, рухнув лицами в сложенные руки. Прямо сидели лишь двое, они карманным ножиком пытались управиться со сделанной на века палкой салями.

Свободные места отсутствовали. Где бы мы ни встали, всё равно мешали проходу от бара к женской уборной. Мы с Оуэном и Дон вскарабкались по трапу и очутились на пустой верхней палубе. Там сели на бухты канатов. Оуэн задремал. Я, обхватив колени, наблюдала пейзажи, скользящие за металлическими, окрашенными в белый тросами.

Солнце скрылось за плоским серым небом. Цвет зелени проплывавших мимо деревьев был насыщенным, почти пластиковым.

– «Саутерн Комфорт»[58], – говорила Дон. – Как думаешь, они не обидятся?

– Не вижу причин, – ответила я, пытаясь понять, при чем здесь «Саутерн Комфорт».

– Питер сказал привезти подарки, ведь так? Еще он говорил, что венгры любят выпить. Я хотела подарить что-нибудь характерное для того места, откуда я родом. Мать была вне себя, когда узнала, что у меня за подарок. «Ты бы еще им винтовку купила», ругалась она.

– От «Саутерн Комфорта» я бы сейчас не отказалась, – заметила я.

– Я тоже. – Она уперлась ногами в ящик со спасательными жилетами. – А ты какой подарок везешь?

– Шоколад.

– Шоколад, – она вздохнула.

– Боюсь, ненароком его съем, пока доеду, – сказала я, притворяясь, как это принято, будто при виде шоколада невозможно устоять.

– А что если я ненароком выпью бутылку «Саутерн Комфорта»?

Небо было кремово-серого цвета, но если смотреть не мигая, оно начинало искриться и колоть глаза. Дон вдруг нехарактерно для себя умолкла. Она спала.

Мимо скользил элегантный дом современного дизайна – настолько близко, что его почти можно было коснуться. Я стала гадать, кто там живет и есть ли у них дочь.

Я вынула из сумки «Дракулу». В первом абзаце герой, юрист по недвижимости, приезжает в Будапешт. Перейдя Дунай по одному из «восхитительных западных мостов», он оказывается «среди традиций турецкого владычества». Ему предстоит ехать в Трансильванию, чтобы помочь Дракуле с покупкой кое-какой лондонской недвижимости. Дракула, выучивший английский по книгам, просит гостя поправлять произношение. «Но граф, вы прекрасно говорите!» – возражает тот.

У юриста начинается множество проблем. Инкуб, суккуб, волки. Дракула всё время перехватывает его почту. Я сразу же увидела, в чем ошибка юриста: он не завел себе друзей. И конечно же, теперь у него в деревне проблемы.

В Будапешт мы вплывали, когда уже опустились сумерки, город был весь залит густой багровеющей синевой, а на восхитительных западных мостах уже зажглись огни. В реке отражались электронные щиты, рекламируя вверх ногами пиво «Туборг» и камеры «Минолта».

Остаток вечера мы на открытом воздухе смотрели «Любовный напиток» Доницетти. Исполнители с мольбой вглядывались в аудиторию, словно мы чем-то могли им помочь. Любовное зелье: что за странная идея? Ты любишь ее, ту, что тебя не любит, – и что же хорошего в эликсире, который превратит ее в другого человека? Я весь спектакль разглядывала зрителей на трибунах – людей среднего возраста в практичной одежде. Их всех, без исключения, волновала любовь – но до какой степени? Сильно или чуть-чуть? Опера шла очень долго. Пока эти двое, самые молодые на сцене, не поженятся, домой никто не уйдет.