– Ты чего это так развоевалась? – удивленный Воята взял девушку за плечи и слегка встряхнул, будто надеялся привести в чувство. – Он что, приставал к тебе? я думал, ему еще не по силам…

– Ему-то не по силам! А вот дедушка мой любезный…

– Че? – У Вояты отвисла челюсть.

– Сватает дед меня за Рерика, понял, дубина ты варяжская?

– А чего я дубина-то? – привычно обиделся Воята, но потом до него дошло. – Что ты сказала? Сватает? За Рерика?

– Да! Сам сегодня с утра пожаловал.

– Йотуна мать!

Немного успокоившись, Унемила наконец позволила Вояте усадить ее на ствол ивы и рассказала все по порядку.

Сегодня утром Вышеслав, в сопровождении младшего брата Родослава и четверых внуков, которые сидели на веслах, явился в Коньшин. Правда, молодые остались в лодке, а в городок старики поднялись вдвоем. Завидев их, Унемила хотела выйти, но дед махнул ей рукой:

– Сядь!

Она села, думая, что ее захотят расспросить о том, насколько успешно идет выздоровление знатного гостя. Это и правда волновало старейшин, ибо, как оказалось, они собирались вести с раненым князем речь о женитьбе! Пораскинув умом и посоветовавшись с ближайшими родичами, Вышеня решил, что собирать войско и слать его на помощь Ладоге стоит при одном условии: если Рерик женится на деве из его рода, будет провозглашен князем как приладожских словен, так и ильмерьских поозёр и навсегда останется в Коньшине. В таком случае Словенску будет выгодно изгнать из Ладоги засевшего там сына-неприятеля своего князя и родича. Помогать же Рерику вернуть свое положение в Ладоге и там остаться поозёры не хотели.

– И нам то хорошо, и тебе хорошо, – не мудрствуя и не утомляя без надобности раненого, поведал Вышеня. – Дружины, говорят, в Ладоге у тебя еще довольно осталось, да тут у нас и новую наберешь. Станем вместе на чудь ходить, а то и еще куда… Разживемся… Слыхал я, тебе суденицы новую жену предрекли. Так у нас невеста есть для тебя хорошая, родом тебе самому не уступит. Мы ведь сами от князей род ведем – князь словенский Гостивит моим прадедом был, отцом моей бабки Доброчесты. Во всех девах моего рода княжья кровь, а в одной – и вдвое. Ведь невестка моя, Прибынина жена – князя плесковского родная сестра. Ее дочь никакой княжне не уступит и родом, и собой она тоже… ничего так.

Он оглянулся на сидевшую у дверей Унемилу, на самом деле сомневаясь, можно ли эти слова отнести к тощей, будто жердь, девке, уже пять лет пересидевшей в ожидании окручивания. Но даже и теперь до Унемилы не сразу дошло, что это ее дед прочит в невесты Рерику! В ее семье имелись и другие девушки, а на свой счет она давно перестала волноваться – у ее ровесниц пятилетние дети бегают, куда ей теперь замуж!

– Потому и имя ей такое было дано: в честь Унемилы, Гостевитовой жены, – продолжал Вышеня, и его внучка с ужасом убеждалась, что не ослышалась. – Сами боги ей велели новой княгиней словенской быть. Была княгиня Унемила, и будет вновь княгиня Унемила. С этим и ладожские варяги не поспорят. Что скажешь?

Он наклонился, упираясь ладонями в колени, будто хотел получше расслышать ответ раненого.

– Я слышал сагу… старинную песнь от Святобора, – слегка усмехнувшись, ответил Рерик. – Там одному человеку пришлось выбирать между тремя дорогами: одна вела его к смерти, другая к женитьбе, третья… я не помню. А мне норны предложили всего две дороги: или к смерти, или к женитьбе. От смерти я ускользнул, а значит, мне предстоит свадьба. И это мне больше нравится. Какую бы из девушек твоего рода ты ни предложил мне, она наверняка получше Марены.

– Уж куда как получше! – Вышеня обернулся и указал на Унемилу, которая сидела все на том же месте ни жива ни мертва. – А уж как она ходить за тобой будет! Она лекарка знатная, хоть мертвого подымет! Лучше и у греков не найдешь!

– Но я… – Не чуя ног под собой, Унемила встала. – я же…

– А ты молчи! – с неожиданной свирепостью прикрикнул дед и грозно стукнул посохом об пол. Он прекрасно знал, что внучка сватовству не обрадуется, но не намерен был ей потакать. Он все решил, и не девке было заставить его поменять решение. – Позоришь меня только, перестарок! Нашелся тебе жених такой, что ни в одной басне нет, а ты еще упрямиться будешь! Не пойдешь – за косу сволоку, и вся недолга!

– Но я должна остаться в Перыни! – Глаза Унемилы налились слезами от этой обидной речи. Она – позорит род? До сих пор дед только гордился ею! И все ее влияние как воплощения богини понадобилось ей, чтобы хоть так намекнуть старейшине рода, что у нее имеется свое мнение. – Я – Огнедева, мой жених – Волхов-батюшка! Я поклялась служить только ему, и если…

– Станешь упираться – к Волхову и уйдешь! – уже тише, но так же твердо пообещал Вышеня. – Чурами клянусь! Коли Волхов тебе милее князя, то и пойдешь к нему хоть завтра, на белой доске, как Огнедевы уходили! В дни бедствий великих забирал Ящер невесту, а у нас что, не бедствие ныне? Вот и пойдешь, а тем самым племя родное от напастей избавишь!

Унемила села, не в силах стоять на ногах. Слово деда было крепкое, это она знала.

– Домой к матери ступай! – добавил Вышеня. – Пусть приданое готовит, невесту снаряжает. А с Родочей я сам нынче же потолкую.

Условившись обо всем с женихом, он с братом отправился в Перынь – сообщить нынешней старшей жрице Родочесте, одной из своих племянниц, что Огнедева покидает святилище и выходит замуж, вследствие чего для предстоящих купальских обрядов придется спешно выбрать новую «богиню Солонь». А Унемила поплелась в Словенск, к матери, с которой жила последние пять лет только в пятик[18], пока святилище стояло пустым и богини спали под снежным одеялом. Все ее приданое – всякого рода белье и рушники, многочисленные сряды, положенные молодухе, подарки для всех участников свадебного обряда – было готово лет семь назад, но в последнее время ждало уже не свадьбы, а погребения: если вдруг Огнедева умрет молодой, то приданое понадобится ей на Том Свете[19]. Но прежде чем засесть дома в «горевой» невестиной сряде и начать причитать в окружении родственниц, она все же вызвала Вояту и поделилась своей печалью. Только он, человек чужого рода, не подвластный Вышене, сейчас мог и пожалеть ее, а то и помочь. На последнее она не шутя надеялась.

– Пойми, Войко, не хочу я замуж идти, не могу я! – причитала Унемила, уткнувшись ему в плечо. – Не судьба мне, я же знаю! Дед упрям, ему хоть с богами спорить, но их-то не переспоришь! Меня он за косу возьмет и потащит, как курицу за крыло, но нить-то у Макоши в руках! Не жить мне с мужем, не позволит Волхов-батюшка – либо я помру, либо он. Не могу я с Перынью расстаться. Не жить мне тогда. Разве это жизнь будет! Никто не понимает!