– Прости, – повторил мастер Берг как заклинание. – Я не думал, что оно так. Сначала-то хотел Софью с Дмитрием попросить, чтобы тебя к себе забрали. Они бы не отказали, они тебя любили. Но потом мы с Кайсы решили, что это опасно, что если прознают те нелюди, что ты жив остался, первым делом к ним наведаются. Денег у меня много было. Скопил за жизнь, да и клад этот, будь он неладен. Вот мы с Кайсы и решили, часть того клада – Анютке, а часть – тебе. Сестру я не обижал, денег давал много. Она мне письма иногда писала, мол, все хорошо у тебя, растешь. Кайсы тебя навещал, чтобы удостовериться. Кто думал, что тебе там плохо? Ты ж не жаловался никогда.

Не жаловался. Потому что не помнил, что по-другому может быть, с любовью и лаской.

– Ты уже подрос, когда Кайсы недоброе заподозрил и тебя у нее забрал.

– Спасибо. – Вот, пожалуй, за это Клим в самом деле был благодарен. За то, что забрали у старухи, показали настоящую жизнь.

– А когда она умерла, мы с Кайсы наследство тебе организовали. То самое, про которое ты знать не знал. Решили, что ты взрослый уже, сумеешь распорядиться.

– Я и распорядился. Видите, дядюшка, – Клим усмехнулся, – сюда приехал.

– Приехал. – Мастер Берг кивнул. – Ты приехал, а я испугался, что за мои грехи тебе расплачиваться придется.

– Не за ваши…

– Про то ты даже думать не смей, Илька! – сказал он зло и отчаянно. – Ты ни за кого не ответчик! У тебя душа светлая, не такая, как у него! Не думай даже!

И зашелся тяжелым кашлем, марая кровью ворот своей рубахи. Евдокия подошла, обняла за плечи, на Клима посмотрела одновременно строго и с жалостью. «Он умирает, – читалось в ее взгляде, – неужели ты, мальчик, хочешь, чтобы ушел он вот так, непрощенным?»

Клим не хотел. Если и была в нем злость, то вся вышла, уступила место тревоге за вот этого человека, который любил его, как мог, и защищал, как умел.

К покачнувшемуся мастеру Бергу они шагнули одновременно с Анной, Клим успел подхватить его за плечи, не дал упасть на каменный пол. Вот только слов нужных никак не находилось.

Не понадобились слова. Дядюшка все понял правильно, улыбнулся совершенно счастливой улыбкой, обнял их с Анной, сказал:

– Вот и все, теперь мне пора. И не плачьте по мне, детки. Мне хорошо. Мне уже хорошо. Об одном бога молю, чтобы вы в этой жизни не потерялись. И друг друга не потеряли.

Он так и умер, с улыбкой на губах, у них с Анной на руках. Или не умер, а ушел? Туда, где все это время дожидалась его Евдокия. И она ушла вместе с ним. Погладила на прощание Анну по мокрой от слез щеке, взъерошила Климу волосы и исчезла.

Осталась албасты. Она смотрела на Анну внимательно, с прищуром.

– Не бойся меня, девочка, – сказала и тянущуюся к Анне косу перекинула через плечо.

– Я не боюсь. – Клим вздрогнул, когда его руки одновременно робко и требовательно коснулись пальцы Анны, но руку убрать сил в себе не нашел. Пусть так, пусть ворованное, заемное, но все равно счастье. Все исчезнет потом, когда она узнает, кто он такой, чей он сын, а пока нужно дорожить, наслаждаться каждым мгновением. Кто бы мог подумать, что вот так все получится… Что ничего у них не выйдет…

– Ты на нее похожа – на свою мать. – Сама же албасты сейчас, как никогда, напоминала обыкновенную девушку, возраст ее выдавали лишь глаза.

– Вы ее знали? – Анна крепко сжала ладонь Клима.

– Я всех их знала, своих девочек. Моя кровь… – Албасты замолчала, наклонила голову, словно прислушиваясь, а потом сказала: – Уходите! Возвращайтесь в дом. Дорогу я вам покажу. – И провела гребнем по косе, выдирая из нее клок волос. Через мгновение под ноги им с Анной упал белый клубок, заскользил над землей, указывая путь. – Идите, – повторила албасты и исчезла, распалась на клочья тьмы.

* * *

Стемнело как-то внезапно. Кажется, только утро было, а вот тебе уже вечер, и гнойно-желтого цвета луна припадает к земле, чтобы заглянуть в окно замка, увидеть, что же там происходит.

А в замке – беда, крушение всех надежд и всех планов. Вот сидит на диване доченька Наташенька, держит за руку Сержа, в глаза ему заглядывает таким взглядом, что аж тошно. Глупая девчонка, ничегошеньки ни в жизни, ни в людях не понимает! Променяла родную мать на этого прощелыгу… А Серж улыбается, на Матрену Павловну поглядывает этак победно, а на мечущегося по комнате Викешу так и вовсе не смотрит. Викеша кричит, руки заламывает совершенно по-бабьи, грозится наказать всех и сразу, но ее, Матрену Павловну, в первую очередь. Грозится рассказать… Но мысли ее сейчас не об том, а об сыночке Севочке, вот об этом незнакомом человеке, который смотрит перед собой пустым взглядом, пускает слюни, кулаки то сжимает, то разжимает. Как же так вышло? Кто ударил по самому больному, отнял у нее все: и мужа любимого, и детей?

Защемило сердце, и Матрена Павловна, уже не таясь, потерла грудь. Надо бы доктору показаться, но это потом, когда решится все. Вот продаст она проклятый дом, заберет детей и уедет. Севочку тоже нужно врачам показать, может, лечится это. Не тут, так за границей. А с Наташкой она поговорит, попытается вразумить, показать, что за гнилой человек ей в мужья достался. Глядишь, и получится, глядишь, и наладится жизнь.

– Вам это с рук не сойдет, Матрена Павловна! – Викеша все ярился, брызгал слюной, руками размахивал. – Я еще и баронессе все как есть расскажу. То-то она удивится.

– И что она мне сделает? – спросила Матрена Павловна устало. А ведь и правда, чего бояться? Баронесса на острове одна, без помощника своего. А остров страшный, люди здесь мрут как мухи…

– Что я вам сделаю? – В комнату баронесса фон Дорф вошла совершенно бесшумно, появилась как тать, встала напротив Матрены Павловны, сказала тихо: – Я многое могу. Вы не сомневайтесь.

Играет. Ничего она не может. И не сделает ничего.

Заскулил Севочка, тоненько, по-щенячьи. Был бы хвост, и хвостом бы замотал. Горе-то какое…

– И многое знаю. – Баронесса обвела присутствующих долгим взглядом, и от взгляда ее остановилось сердце. А что, если и вправду знает? – Я все думала, как вас наказать, Матрена Павловна, за ваше злодеяние. Все не находила подходящей кары.

– Да за что же?! – вскинулась, очнулась от своих любовных грез Наташка. – Как вы смеете маменьку мою в чем-то обвинять?

– Я смею. – Баронесса посмотрела в окно, качнула головой в ответ каким-то своим мыслям, сказала едва слышно: – Недолго осталось.

И в самом деле недолго. Через мгновение в гостиную вошел Туманов со своей девкой, обвел присутствующих мутным, тяжелым взглядом, сказал сипло:

– Добрый вечер.

Ему никто не ответил, лишь баронесса кивнула, а потом продолжила, словно только его одного и ждала:

– Хорошо, что вы пришли, Илья Сергеевич. Не хотелось бы начинать без вас.

Илья Сергеевич?.. Быть такого не может… Матрена Павловна подалась вперед, всматриваясь, вспоминая. И как же она раньше не замечала этакое сходство? Злотников смуглявый был да чернявый, а этот вона какой, словно бы мукой припорошенный, но ведь похож! Да только все равно быть такого не может! Она встряхнула головой, прогоняя и страх, и дурные мысли. Мальчишка мертв, сгорел на пожаре.