Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев полное соответствие продиктованному списку, Кира Павловна успокаивалась и равнодушно роняла:
– Клади в холодильник.
И Вера в сердцах открывала перекошенную дверку и в ужасе обнаруживала, что класть некуда. Все отсеки были до отказа забиты разносортным сыром, колбасой, пакетами молока, пачками творога.
– Т-ты же сказала… – начинала заикаться взбешенная бабкиным притворством внучка.
– Да, – по-царски кивала головой Кира Павловна.
– А как же?..
– Я это не ем, – не давала ей договорить восьмидесятишестилетняя озорница и поворачивалась к холодильнику спиной.
– Так я же принесла то же самое! – в сердцах восклицала Вера.
– Так это ты. А то, – Кира Павловна кивала в сторону холодильника, – он.
– Как мать? – звонил дочери из санатория Вильский, пользуясь отсутствием Марты, пока та, видимо, находилась на процедурах.
– Нормально. – Вера, как и отец, была немногословна. – Как ты отдыхаешь?
Рассекреченный Евгений Николаевич выдыхал дым в сторону и признавался:
– Хорошо. Очень хорошо.
– А где? – коротко интересовалась Вера.
– В Луге, – коротко отвечал Вильский.
– Это где?
– Под Питером.
– Понятно, – подводила итог Вера и собиралась закончить разговор, хотя так и подмывало спросить отца: почему так? Двадцать лет с матерью, двадцать два со второй женой – и никаких санаториев. А тут без году неделя – и пожалуйста. С чужой, пошло молодящейся теткой, наверняка только и думающей о том, как бы побольше урвать с этого наивного пенсионера, пустившего слюни при виде ее искусственных прелестей.
«Какой же ты дурак!» – хотелось прокричать отцу в трубку, но вместо этого Вера произносила что-то совсем нейтральное и сдержанно прощалась:
– Отдыхай. У бабушки все в порядке.
– А у тебя? – почему-то Евгению Николаевичу становилось неловко.
– И у меня, – торопилась она завершить разговор, уверяя, что куда-то спешит.
На это же ссылались и школьные товарищи, Вовчик и Левчик, отнесшиеся к новому повороту в судьбе Вильского без особого энтузиазма. «Некогда!» – в один голос кричали они в ответ на приглашение прийти в гости к «молодым».
– Давай я им сама позвоню, – не раз предлагала Марта Петровна, уверенная, что подберет ключик к любому мужскому сердцу.
– Не надо, – отказывался Евгений Николаевич. – Значит, некогда.
– Или не хотят, – обижалась за Вильского Марта.
– Или не хотят, – послушно повторял за ней Евгений Николаевич. – Да какая мне разница, Машка. Хотят или не хотят! Завидуют!
– Чему-у-у-у? – кокетничала Марта Петровна, в глубине души убежденная в том, что завидовать есть чему.
– Молодая… Красивая… – Вильский был невероятно щедр на комплименты и почти не кривил душой, потому что перед его глазами стояли постаревшие жены школьных друзей – Нина и Зоя.
– Скажешь тоже! – изображала смущение Марта и кокетливо поправляла волосы короткими пальчиками с острыми расписными ноготками.
В отличие от дочерей Евгения Николаевича ее дети приняли материнского избранника в целом доброжелательно. Немного ревновал Маратик, но это так естественно, уверяла Вильского Марта: «Он же мальчик!» Зато Лейла искренно радовалась за мать и по-женски заботливо интересовалась, не нужно ли чего? Может быть, денег?
– Не бери, – запретил Марте Петровне Евгений Николаевич.
– Ну, почему-у-у, котенок? – сюсюкала Марта. – Чуть-чуть… На шубку. Доченька знает, что мамочке нужна шу-у-убка. У мамочки в этом году юбилей.
– Будет тебе шубка, – пообещал Вильский и сдержал слово.
– Этой шубу купил! – шепотом сообщила Вере Кира Павловна. – Норковую. Соседка сказала, тыщ сто. Не меньше.
– Откуда ты знаешь? – не поверила бабке Вера.
– Вчера были. Эта хвалилась. Мол, спасибо, Кира Павловна, хорошего сына воспитали. Не жадного.
– А ты? – поежилась Вера.
– Пожалуйста, говорю. Если что, просите, не стесняйтесь.
Следом за разобиженной в пух и прах старухой звонила Вероника, младшая дочь Евгения Николаевича, и рыдала в голос:
– Представляешь?! ОН КУПИЛ ЕЙ ШУБУ!!!
– И что? – Вера пыталась дистанцироваться от происходящего, хотя чувства впечатлительной Нютьки были ей понятны: у самой все внутри бушевало от обиды за мать.
– Как что?! Он же не купил шубу маме!
– Бабушке? – Вера специально уводила сестру в сторону.
– Какой, на хрен, бабушке? Зачем этой моднице шуба? Нашей маме!
– Тогда у него не было такой возможности… – вступалась за отца Вера.
– Ну, ведь он не купил шубу мне! Тебе! – орала Вероника, забыв, что с таким же успехом ее отец не купил шубу и своей второй жене Любе.
– А должен?
– Должен!
– Никто никому ничего не должен, – притормаживала Нютьку Вера. – У него своя жизнь. И он имеет полное право распоряжаться своими деньгами так, как считает нужным.
– Ты считаешь, это справедливо? – разом успокаивалась Вероника.
– Нет. Но это не мое дело. – Вере не хотелось обсуждать отца. – И не твое. Если ему так нравится, ради бога.
– Правильно мама говорит, – попыталась уколоть сестру Нютька, – ты такая же холодная и скрытная, как и он.
– Тебе это как-то мешает? – Вера еле сдерживалась, чтобы не нахамить сестре. Просто не хотелось ссориться.
– Подожди! – пригрозила ей Вероника. – Он на эту дуру крашеную все деньги спустит! Сам без штанов останется! И еще к матери вернется: «Прости меня, Желтая. Я был не прав».
«Господи, до сих пор надеется», – вздохнула Вера и отбрила младшую сестру:
– Повторяю: это не мое дело. Я чужие деньги не считаю. Без штанов он не останется, это не в его духе. Быстрее мы с тобой по миру пойдем. И к твоей маме он никогда не вернется! – последнюю фразу Вера произнесла практически по слогам.
Эффект не заставил себя ждать: Вероника захлюпала и в сердцах положила трубку. «Дура», – подумала Вера и почувствовала, что в истории их семьи начался новый период холодной войны.
– Пылесос купил! – докладывала Кира Павловна, в отсутствие сына изучавшая содержимое стоявших в его комнате коробок.
– Ну и что? – Вера не хотела военных действий, поэтому делала все, чтобы Кира Павловна излишне не воспламенялась.
– Как ну и что? – искренне удивлялась на том конце провода воинствующая бабка. – Этой, значит, купил. А мне не купил. А живет у меня, к этой не съезжает. Видно, не пускают, – злобно хихикала Кира Павловна и начинала новый этап расследований, закончив который снова звонила внучке и с горечью сообщала: – Два купил.