Секунду-другую еще продолжалось падение, но вот оно замедлилось, и, выровнявшись саженях в тридцати от земли, неуправляемое воздушное судно медленно пошло вверх.

– Теперь дотянем! – ликовал Гжатский. – Не промахнуться бы только…

Искалеченный дирижабль летел точно в сторону пруда. Оставалось лишь молиться, чтобы не поменялся ветер.

– Хвала Будде, дожди в этом году были обильны, – сказал Иманиши.

Лопухин промолчал – мысль была понятна. Этот пруд, служащий накопителем для стекающей с гор влаги, несомненно питается сейчас каким-нибудь совсем тощим ручейком. А рисовые поля требуют много воды. Если бы год выдался засушливым, то пруд являл бы собой почти пустой котлован со слоем грязи на дне.

В висках стучал пульс. Только бы не мимо пруда… Только бы в него или в крайнем случае над ним… Можно будет спрыгнуть. Интересно, хорошо ли плавает цесаревич?

– Идем точно на цель! – послышался веселый голос Гжатского. – Но я был прав: аппараты легче воздуха никуда не годятся. Слишком уязвимы!

«Все-таки придется прыгать, – подумал Лопухин спустя несколько секунд. – Нас пронесет над водой».

Но в этот момент баллон, как видно, решил, что уже и так держался в воздухе непозволительно долго, и резко пошел вниз. Иманиши вдруг горячо заговорил по-японски, указывая на пруд.

Русского перевода не понадобилось. Граф понял.

Так вот куда опорожняются бочки золотарей…

По делу – разумно. Полив и удобрение полей одновременно. Здесь человеческие испражнения разводятся водой. В таких отстойниках дерьмо, поди, успевает хоть немного перепреть, что полезно рису…

Да, ваше сиятельство! Много где вы побывали, вот только в дерьме еще не купались…

Тяжелое зловоние ударило в нос. Черная отвратительная вода ждала – безразлично и мертво. «Держитесь!» – завопил Гжатский.

Удар! Громкий всплеск. Рычание Иманиши. И вонь, ужасная выворачивающая вонь, от которой кишки готовы выпрыгнуть наружу без всякой сеппуки…

Потом они лежали в ручье, и каждый яростно скреб себя, пытаясь отмыться от зловонной жижи. Не хотелось даже курить. К счастью, никто не утонул. Но стошнило всех. «Над нами потешаться будут, – думал Лопухин. – В газеты подробности, конечно, не попадут, но сплетничать людям не запретишь…»

Почему-то сейчас это не очень беспокоило. Цесаревич жив – вот что главное.

Отряд гвардейцев прискакал на удивление быстро. Несколько всадников сейчас же пустились галопом в деревню. Гвардейский офицер объяснил через Иманиши: они заставят старосту собрать всех жителей и отыскать сброшенные вещи. И верно: не прошло и часа, как к воздухоплавателям вернулось все – и одежда, и обувь, и оружие. Кое-что было запачкано, но ничего не пропало. Покалеченный дирижабль офицер также обещал вытащить, отмыть и доставить на русское судно. Гжатский только рукой махнул.

Экипажи не могли сюда проехать. Вместо них появилось транспортное средство, при виде коего Лопухин поднял брови, а цесаревич захохотал. Семеро коренастых носильщиков принесли на плечах длинный бамбуковый шест с притороченными к нему четырьмя люльками наподобие матросских. Двое носильщиков держали шест спереди, двое сзади и еще по одному между люльками. Иманиши сказал, что надо ложиться в люльки, и побудил цесаревича показать пример.

– Местный омнибус, – сострил Гжатский.

Подгоняемые приказом офицера, носильщики припустили рысцой. Люлька мерно закачалась. Жарило солнце. Скоро Лопухин учуял запах пота носильщиков и обрадовался: хоть не дерьмо… Добравшись до дороги, пересели в ожидающую карету.

В русской миссии Лопухин сказал так:

– Не знаю, как вы, господа, а я намерен немедленно принять ванну. После чего устроим совещание. Барон Корф, Иманиши-сан, Побратимко и я. Скажем, через час. Иманиши-сан, мы ждем от вас отчета, хотя бы самого предварительного. Успеете? Вот и хорошо.

Он имел короткий разговор с Гжатским, после чего и вправду залез в бочку, на сей раз не выразив неудовольствие высокой температуры воды. Потребовал большой кусок мыла и велел челяди отойти и не маячить. Видели, как его слуга топтался возле бочки и что-то шептал графу на ухо.

Секретное совещание состоялось в гостиной Лопухина. Еропке было велено стоять снаружи и никого не впускать. Цесаревич не пожелал присутствовать, чему граф был только рад.

– Итак, давайте подведем первые итоги, – сказал он, выслушав Иманиши. – Всего было три выстрела. Первый был произведен из толпы, все мы это видели. Покушавшийся кинулся бежать и был, к сожалению, застрелен полицией. Нет-нет, Иманиши-сан, я ни в чем вас не обвиняю. В полицейском деле всякое бывает. Найдено оружие – обрез пятилинейной винтовки системы Ли-Бредфилда, состоящей на вооружении британской армии. При убитом найдены патроны, как я и предполагал, с зажигательными пулями кустарного изготовления. Перезарядить оружие и сделать второй выстрел покушавшийся не успел бы ни при каких обстоятельствах. Здесь в общем все понятно, хотя есть неясность насчет позиции стрелка – в гуще толпы. Впрочем, исходя из того, что сразу после выстрела покушавшийся бросил обрез, он, вероятно, надеялся смешаться с толпой. Во время естественной паники это вполне возможно. Вышло, однако, иначе: нам повезло, а убийце – нет. Логично?

– Пожалуй, я соглашусь, – кивнул Корф. Иманиши промолчал.

– Теперь второй покушавшийся. Этот засел в жилом квартале и сумел уйти одному ему известным путем. Оружие пока не найдено. Кстати, Иманиши-сан, вы проверяете колодцы? Да? Прекрасно. Итак, у второго стрелка было больше времени, и он произвел два выстрела – обе пули, как вы знаете, попали в баллон. Здесь интересно вот что: эти пули со всей очевидностью не были зажигательными – в противном случае мы не вели бы сейчас беседу. Отсюда возникает вопрос: должны ли мы считать обоих стрелков членами одной и той же группы убийц? Или же они действовали независимо, выполняя заказы разных хозяев и ничего не зная друг о друге?

– Полноте, – сказал Корф. – Два независимых покушения в один и тот же день и час? Бывают ли такие совпадения?

– Еще и не такие бывают, смею вас уверить, – отрезал граф. – Лично я убежден в том, что стрелки не были связаны между собой. Какие из этого следуют выводы? Их два, и оба очевидны. Первый: существуют минимум два заговора, угрожающих жизни цесаревича. Второй: охрана его императорского высочества надежна. Я делаю этот вывод из того факта, что заговорщики выбрали для покушения именно тот редкий момент, когда охрана была бессильна им помешать. Нельзя же, в конце концов, уставить четверть Токио полицейскими и гвардейцами на расстоянии сажени друг от друга. Теперь у меня вопрос к вам, господа: у кого найдутся дополнительные соображения?

– Следует убедить его императорское высочество не пренебрегать впредь личной безопасностью, – высказался Иманиши, церемонно поклонившись. Как видно, слова графа о надежности японских городовых отчасти успокоили полицейского офицера.