– Почему ты больше не танцуешь, Эвери?

Она подняла взгляд, и ее щеки вспыхнули.

– Это длинная история и уже совершенно не важная. Да и, в любом случае, я бы сейчас и ногу не смогла поднять, не говоря уже о балетных па.

– Держу пари, что смогла бы, – сказала я, вместо того чтобы выпытывать у нее подробности.

Она отшутилась, но в ее глазах зажглось что-то сродни волнению, как будто ей все-таки захотелось попробовать.

– Наверное, мышцу потяну.

– Даже не думай. – Колено немного затекло, и я осторожно выпрямила ногу. – Попробуй.

Тапочки свисали с ее пальцев.

– Я буду выглядеть по-идиотски.

– Но здесь, кроме меня, никого, а я еще даже не была в душе. К тому же хромая, так что на меня ты в любом случае произведешь впечатление.

Она заколебалась, но подошла к кровати и положила тапочки рядом со мной.

– Если ты будешь смеяться, я расплачусь.

– Да не буду я смеяться! – Хотя я тут же улыбнулась. – Давай. Просто сделай это.

Отступив назад, Эвери оглядела комнату, проверяя, хватит ли места, и скинула туфли. Она сделала глубокий вдох и выбросила ногу вверх. Закрывая глаза, она поставила одетую в носок ступню на внутреннюю поверхность бедра и сделала вращение, потом еще одно, красиво вытягивая ногу. Даже на ковре, в джинсах, не тренированная, девушка вызывала восхищение, и совершенно очевидно, что она обладала врожденным талантом, которому позавидовала бы любая обученная танцовщица.

Когда она завершила пируэт, я громко захлопала.

– Безупречно!

Она раскраснелась, одергивая рубашку.

– Да ладно. Моя нога…

– Боже, ты не танцевала столько лет, но выполнила фуэте лучше, чем большинство наших девчонок из студии. – Я подхватила балетные туфли. – Ты должна вернуться на сцену. Пусть даже в Учебном центре искусств, где твоим единственным зрителем буду я. Хотя бы раз.

– Ну, не знаю…

– Ты должна! – Я потрясла тапочками, и она потянулась к ним взглядом, словно ее поманили чем-то блестящим. Трудно сказать почему, но я твердо знала, что для нее очень важно вернуться к танцам. – Тебе необходимо это сделать. И я смогла бы проживать танец через тебя. Давай, хоть разочек, до весеннего семестра. Пожалуйста.

Эвери глубоко вздохнула и пристально посмотрела на меня.

– И что мне за это будет?

– А чего ты хочешь?

Она сжала губы.

– Две вещи. Сначала ты поможешь мне выбрать рождественский подарок для Кэма, потому что я ничего в этом не смыслю.

Я хмыкнула.

– Ладно, это выполнимо. Какое второе желание?

– Тебе придется посидеть с Микеланджело и Рафаэлем в эти выходные.

– С черепахами?

Она усмехнулась, кивая головой.

– Мы обустроили для них террариум, чтобы они могли… ну, ты понимаешь… жить вольготно, а Кэм хочет сходить в кино, но я боюсь, что они поубивают друг друга.

– Так ты предлагаешь мне поработать вышибалой? Чтобы я разнимала драчунов?

Эвери хихикнула.

– Точно.

Я засмеялась.

– Ладно. Заметано. – Я помахала у нее перед носом балетными тапочками.

Она выхватила их у меня из рук.

– О, и еще. Я почти уверена, что Микеланджело – это девочка, поэтому попытайся остановить их, если заметишь, что они собираются делать детей. Мы с Кэмом еще не готовы стать родителями для целого выводка черепашек.

Я со стоном плюхнулась на спину.

– О боже…

Солнце светило так ярко, но утро в день похорон Дебби все равно было морозно-прохладным.

Калла, как и обещала, привезла меня к началу службы, а после отпевания я отправила ей эсэмэску. Она отвозила меня на занятия всю прошлую неделю, но на этой неделе меня вызвался возить Кэм и отказов не принимал.

А без машины мне пришлось бы туго.

Во время похорон я заставила себя сосредоточиться на глупых, повседневных мелочах, и это помогло. Я плохо переносила траурные церемонии. Когда умер мой дедуля, я была настолько невменяема, что не могла приблизиться к гробу. С тех пор мало что изменилось. Дебби хоронили в закрытом гробу, но я сидела в задних рядах переполненной кладбищенской церкви.

От долгой ходьбы колено ужасно ныло, но, какую бы боль я ни терпела, она того стоила. Я чувствовала, что должна быть здесь ради Дебби и если бы не пошла к могиле, то потом жалела бы об этом.

Ее родители выглядели оцепеневшими от горя. Они стояли, прижавшись друг к другу, вместе с мальчиком, на вид школьником старших классов. Я не могла себе представить, что они пережили и о чем сейчас думают.

Справа от них стоял Эрик Доббс, в окружении, казалось, всех членов своего студенческого братства. Не знаю, был ли среди них Джейс; толпа парней в мятых костюмах была слишком плотной.

Мы, рядовые студенты, выделялись в пестрой толпе, одетые хотя бы во что-то черное. Я выбрала темно-синее платье-свитер с легинсами. Может, и не совсем подходящий наряд для похорон, но это все, что оказалось под рукой.

Когда закончилась служба, я с удивлением обнаружила, что мои ресницы влажные. А я ведь так хорошо держалась, и мое лицо оставалось сухим, даже когда звучала мелодия той песни в стиле кантри, которую всегда исполняют в минуты скорби. Озябшими руками я быстро вытерла щеки и повернулась, чтобы уйти.

Чья-то рука стиснула мое плечо, заставляя обернуться. Я едва не перенесла вес на больную ногу, но вовремя удержала равновесие. С гулко бьющимся сердцем я подняла взгляд.

Передо мной стоял Эрик, и его ночные глаза буравили меня взглядом.

– Что ты здесь делаешь?

Я стряхнула его руку или, по крайней мере, попыталась это сделать. На мгновение его хватка усилилась, но потом он отпустил меня, но не отошел.

– Не смей больше никогда прикасаться ко мне, – произнесла я, понизив голос.

Что-то темное и безобразное промелькнуло на его лице.

– Ты не имеешь права здесь находиться. Она умерла и лежит в этом гробу из-за тебя.

Ахнув от изумления, я отшатнулась от него.

– Что ты сказал?

– Она мертва, потому что ты забила ей голову всякой фигней. – Он повысил голос, привлекая внимание тех, кто стоял неподалеку. – Если бы ты занималась своими делами, вместо того чтобы пытаться замутить драму, она была бы сейчас жива.

Кровь отлила от моего лица. Он что, рехнулся? Сердце ухнуло вниз, когда я заметила, что все больше ребят из его братства оборачиваются в нашу сторону.