Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Плавится! – внезапно закричал Джона, закрывая глаза.
– Вот дерьмо! – сказала блондинка. Она наконец сдалась, бросила его и направилась к Руди.
– Что с ним такое? – спросил Руди.
– Опять слетел с катушек. Сколько же с ним бывает мороки!
– Да, но что с ним случилось?
Она пожала плечами.
– Он видит, как его лицо плавится. По крайней мере, говорит так.
– Он сидит на марихуане?
Блондинка внезапно бросила на него недоверчивый взгляд.
– Мари… Эй, ты кто такой?
– Друг Крис.
Блондинка еще мгновение разглядывала его, но затем опустила плечи и расслабилась, судя по всему, приняв его за своего.
– Я уж подумала, мало ли кто сюда зашел. Вдруг полиция. Понимаешь?
За спиной у нее висел постер с картой Средиземья. В том месте, где на него каждое утро падали лучи солнца, выгорела длинная полоска. Руди смущенно огляделся. Он не знал, что ему делать.
– Я собирался жениться на Крис Восемь месяцев назад, – сказал он.
– Хочешь трахнуться? – спросила блондинка. – Когда у Джоны приход, он отрубается. А я все утро и весь день пила кока-колу и сейчас так возбуждена.
Еще одна пластинка упала на диск, Стиви Уандер задул в свою губную гармошку и запел «I Was Born to Love Her».
– Мы с Крис были помолвлены, – с грустью сказал Руди. – Собирались пожениться после того, как я пройду курс молодого бойца. Но она решила перебраться сюда, к Джоне, и я не хотел давить на нее. Поэтому подождал восемь месяцев, но теперь демобилизовался.
– Так ты хочешь или нет?
Все случилось под обеденным столом. Она положила под спину атласную подушечку, на которой было написано: «Сувенир с Ниагарского водопада. Нью-Йорк».
Когда Руди вернулся в гостиную, Джона сидел на диване и читал «Игру в бисер» Гессе.
– Джона? – спросил Руди.
Джона поднял глаза. Руди он узнал не сразу, а потом все-таки похлопал по дивану рядом с собой. Руди подошел к нему и сел.
– Привет, Руди, как дела?
– Я был в армии.
– Ого!
– Да. И это было ужасно.
– Ну ты с этим завязал? Окончательно?
Руди кивнул.
– Угу. По состоянию здоровья.
– Вот и славно.
Какое-то время они сидели молча, потом Джона кивнул и пробормотал себе под нос:
– Ты не очень устал.
– Джона, послушай, – сказал Руди, – что там произошло с Крис? Ты же знаешь, что восемь месяцев назад мы собирались пожениться.
– Она где-то здесь, – ответил Джона.
Из кухни через дверь гостиной, где под столом спала блондинка, раздался какой-то дикий звук, словно кто-то рвал мясо. Продолжалось это достаточно долго, но Руди просто смотрел в окно – большое эркерное окно. На тротуаре, у тропинки, ведущей к дому, стоял мужчина в темно-сером костюме и разговаривал с двумя полицейскими. Он показывал на большой старый дом.
– Джона, Крис может уйти прямо сейчас?
Джона похоже рассердился.
– Эй, слышь, приятель, ее тут никто не держит. Она кайфует вместе со всеми, и ей это нравится. Иди, сам ее спроси. Отстань от меня.
Двое полицейских подошли к двери дома.
Раздался звонок, Руди встал и открыл.
Увидев их форму, он улыбнулся.
– Чем могу помочь вам? – поинтересовался Руди.
– Вы здесь живете? – спросил первый коп.
– Да, – ответил Руди. – Меня зовут Рудольф Боикл. Чем могу помочь?
– Мы хотели бы войти в дом и поговорить с вами.
– У вас есть ордер на обыск?
– Мы не собираемся проводить обыск, только поговорить с вами. Вы служите в армии?
– Только что демобилизовался. Вернулся домой к семье.
– Мы можем войти?
– Нет, сэр.
У второго копа был встревоженный вид.
– Это то самое место, которое называют «Холмом»?
– Кто называет? – в недоумении спросил Руди.
– Ну, соседи сказали, что это «Холм» и там устраивают дикие вечеринки.
– Вы слышали шум от этих вечеринок?
Полицейские переглянулись, а Руди добавил:
– Здесь всегда очень тихо. Моя мать умирает от рака желудка.
Они позволили Руди переехать к ним, потому что он умел разговаривать с людьми, появлявшимися время от времени у дверей. За исключением Руди, который ходил за продуктами и каждую неделю ездил отмечаться в списке безработных, никто больше не покидал Холм. Обычно здесь бывало очень тихо.
Но иногда слышалось рычание на лестнице, ведущей в бывшую комнату для прислуги, и плеск в подвале, как будто что-то мокрое шлепало по кирпичам.
Это была маленькая замкнутая вселенная, граничившая на севере с кислотой и мескалином, на юге – с травой и пейотом, на востоке – со спидом и кокаином, на западе – со снотворными таблетками и амфетамином. На Холме жило одиннадцать человек. Одиннадцать и Руди.
Он бродил по коридорам, иногда встречал Крис, которая с ним не разговаривала, за исключением одного случая, когда она его спросила, неужели его ничего не заводит, кроме любви. Он не знал, что ей ответить, и только произнес: «Пожалуйста», после чего она назвала его «цивилом» и поднялась по лестнице на чердак, где было одно маленькое оконце.
Руди слышал писк на чердаке. Как будто пищала мышь, которую разрывали на части. В доме были кошки. Он сам не знал, зачем здесь находился, возможно, только из-за того, что не мог понять, почему она так хотела остаться здесь. В голове постоянно гудело, иногда ему казалось, что, если он сможет правильно все объяснить Крис, она согласится с ним уйти. Его начал раздражать солнечный свет. От него болели глаза.
Здесь мало разговаривали. Старались все время оставаться под кайфом, все вместе, чтобы восторженное состояние не покидало их. В этом отношении они заботились друг о друге.
А Руди стал их единственной связью с внешним миром. Он написал несколько писем: родителям, друзьям, в банк, еще кому-то, и стали приходить деньги. Немного, но этого было достаточно, чтобы купить еду и заплатить за аренду. Однако он настоял, чтобы Крис проявила к нему благосклонность.
Они все заставили ее, и она спала с ним в маленькой комнатке на втором этаже, где Руди хранил свои газеты и армейский мешок. Когда не было поручений для Холма, он почти весь день лежал на кровати, читал маленькие заметки об авариях на железной дороге и сексуальных преступлениях в сельской местности. А Крис приходила к нему, и они занимались вроде как любовью.
Однажды ночью она убедила его «заняться этим, хорошенько накачавшись ЛСД», и он проглотил полторы тысячи микрограммов кислоты, смешанной с метедрином в двух больших желатиновых капсулах. Она растянулась перед ним словно конфета-тянучка длиной в шесть миль. А он превратился в медный электрический провод, и пронзил ее плоть. Она извивалась от