Почему он так поступил, Волкодаву было неведомо. Большого любопытстваон, впрочем, не испытывал. Он видел, что сегваны отнеслись к предложениюШамаргана насчёт арфы без большой радости. Корабельщики продолжали упрашиватьАптахара рассказать о наёмниках, – видно, это была любимая ими история, ктому же долго не звучавшая вслух, – а на лицедея просто не обращаливнимания. Лишь когда он подал голос в третий или четвёртый раз, Рысь бросил небез брезгливости:

– Какая «твоя» арфа? Та, что мы нашли засунутую в мешокс пожитками венна, так какая же она твоя? Его и есть. А у тебя, не умеющиймолчать, и нет ничего, кроме штанов да рубашки, и ещё ножа, который кунс велелу тебя отобрать!

Рядом с кормщиком сидел другой воин, изрядный насмешник. Егозвали Гвернмаром, потому что его мать была вельхинкой, а чаще просто Гверном, потомучто сегваны опасались вывернуть языки, выговаривая подобное имя. Он сказал:

– Если арфа, по нашему рассуждению, принадлежит венну,а этот недоношенный непременно хочет нам досадить, играя на ней, пускай спервапопросит разрешения у владельца. Что в том будет несправедливого?

Мореходы не спеша и со вкусом обсудили предложение Гверна.Потом спросили мнение Волкодава, и венн ответил:

– Не всё, что обнаружится у человека в заплечном мешке,следует считать его собственностью. Может, ему краденое подсунули, а он того ине знал. – Сегваны навострили уши, надеясь услышать занятноеповествование, но Волкодав не стал перебегать Аптахару дорожку и сказал так: –Я не умею ни играть на арфе, ни петь. Пусть играет на ней тот, у кого лучшеполучится, да потом её себе и берёт.

– Справедливые слова! – похвалил Рысь. И добавил:– Правильно делает наш кунс, что заботится о тебе. Не всякий может похвастатьтаким достойным врагом!

– Скучновато станет, когда он тебя убьёт впоединке, – добавил Гверн.

– Ладно, лезь в трюм, принеси её, – велел Аптахарлицедею. И напутствовал: – Да смотри там, по чужим мешкам не очень-то шарь! Ато все мы знаем, ручки у тебя шибко проворные!

Шамарган зло блеснул глазами, но ерепениться не стал – молчаотправился за арфой. Волкодав для себя сделал вывод, что бывший Хономеровчеловек очень хотел задержаться на корабле. Даже ценой унижения. Ведь словаАптахара можно было истолковать и как обвинение в воровстве, требовавшееразбирательства, если не боя. Те же Гверн или Рысь, к примеру, нипочём не стерпелибы подобного. Да им бы Аптахар, блюдя товарищество, никогда ничего дажеотдалённо похожего и не сказал бы.

Для Шамаргана никто не подумал открывать кормовой палубныйлаз, под которым, собственно, сохранялись в трюме пожитки. Пришлось парнюспускаться вниз возле очажка и пробираться дальше на четвереньках, а после ивовсе ползком. Сегваны посмеивались, слушая сквозь палубные доски его возню иприглушённую ругань. Знай гадали, за что он там зацепился – и каким местом. Ких некоторому разочарованию, Шамарган, юркий и гибкий, справился гораздобыстрее, чем они ожидали. Вернувшись, он сел поблизости от Аптахара, утвердилсвой инструмент на колене и принялся настраивать. Арфа издавала звуки, откоторых сегваны преувеличенно морщились и мотали кудлатыми головами.

– Начнёшь не в лад бренчать – отберу да об твою жебашку раскрошу! – грозно предупредил Аптахар.

Шамарган ничего не ответил, и не было похоже, чтобы ониспугался. Стращали карася, что в пруду потонет… усмехнулся про себя Волкодав.

Аптахар же начал повествование. Венн наполовину ждал, чтоопять услышит балладу о смелых наёмниках, сгинувших у стен осаждённого городаиз-за вероломства полководца. Однако ошибся.

Кто кого воевал – отошло, погрузилось во тьму.

Не о битвах и военачальниках будет рассказ.

Просто город был взят, и войска разгромили тюрьму,

И в глубоком и тёмном подвале увидели нас.

«Кто такие?» – «Ворьё и разбойники, конченый люд.

Мы купцов потрошили по дальним дорогам страны.

На руках наших кровь, мы творили насилье и блуд

И к паскуднейшей смерти за это приговорены!»

Волкодав сразу понял, что петь Аптахар, в отличие от сына,пустившего корешки в Галираде, так и не выучился. Он и прежде не пелпо-настоящему, а либо горланил, либо, вот как теперь, пытался говоритьнараспев. И не подлежало сомнению – сохранись у него вторая рука, он неперебирал бы струны, извлекая мелодию, а терзал их громко и достаточнобестолково, помогая себе немногими затверженными сочетаниями звуков.

Нет уж. Как говорили в таких случаях соплеменники Волкодава– «Лучше, если воду будут носить ведром, а сено перекидывать вилами, но ненаоборот!» Хорошо, то есть, что на арфе играл всё-таки Шамарган, а не Аптахар.Молодой бродяга быстренько уловил связный мотив – насколько это было вообщевозможно в лишённом особого строя пении Аптахара – и уверенно ударил пострунам, оттеняя рассказ то суровыми, то угрюмыми, то нагловатыми переборами.

И сломавшим ворота понравился дерзкий ответ.

«Что за глупость – на площади вешать таких удальцов!

Собирайте мечи, выходите на солнечный свет:

Не окажутся лишними несколько добрых бойцов!»

Так мы стали законными чадами Бога Войны.

Там, где мы проходили, расти прекращала трава.

Не указ нам ни совесть, ни праздное чувство вины:

Бей, ты прав!.. Это – враг!.. Остальное – пустые слова.

За кого – не упомнить, но пьянствовали без вина

И рубили, рубили, и счёт не вели головам…

А потом неожиданно кончилась эта война

И войска разбрелись по давно позабытым домам.

Ну а мы? Нас не ждал ни далёкий, ни близкий удел.

И спокойною жизнью зажить мы смогли бы навряд.

Но бывает ли так, чтобы долго скучал не у дел

Бесшабашный, отважный и лютый наёмный отряд?

Обязательно сыщется в ссоре с соседом сосед,

Или чают подмоги для бунта в каком-то краю,

Или – бунт усмиряют… И так до скончания лет.

Это значит, что жив наш закон: заплатили – воюй!

Мы косили косой, мы рубили и били подряд

Без пощады любого, о ком говорили: «Вот враг!»

Да разгневались Боги… и кровью политый отряд

Превратили однажды в свирепую стаю собак.

Может, думали Боги – вот тут-то мы пустим слезу

И у храмовых стен завывать устремимся бегом?..

А ничуть не бывало! Ведь злые собаки грызут

Очень даже исправно любого, кто назван врагом.

Псу не надобны деньги, он служит за вкусную кость,