Как бы то ни было, он продолжал двигаться дальше – пядь запядью, упрямо вперёд, сквозь усталость и боль, сквозь пелену, застилавшую разуми зрение.

И вот тут несчастному кобелишке неожиданно повезло. А может,не повезло, а выпала награда за подвиг терпения и упорства. Когда он ползкомминовал поворот, откуда уже видна была речная урёмина[24],пёсик увидел на мостике двоих детей, двух маленьких девочек, пускавших потечению кораблики из коры. А рядом с ними…

Рядом с ними, присматривая за неразумными человеческимищенками, способными по глупости свалиться в воду или ещё какую беду на себянавлечь, сидел пёс. Неприступно могучий кобель с иссиня-вороной шерстью,украшенной ржавым подпалом на морде, на груди и внутренних сторонах лап. Онповернулся в сторону дворняжки, кажется, ещё прежде, чем тот выполз из-заповорота, и рыжеватые пятна «бровей» над глазами сурово сдвинулись, а вислыеуши насторожённо приподнялись: кто, мол, таков?.. не враг ли подкрадывается?..

Маленького калеку сразу и окончательно оставили все силы. Онприподнял голову и попытался то ли залаять, то ли завыть. Получился стонущийплач.

Мордаш сразу вскочил и побежал навстречу пришельцу, неубоявшись оставить своих подопечных. Пёсик отрешённо смотрел, как рысит к немуисполин, способный небрежно, походя расправиться с десятью такими, как он. Душакобелька, кажется, плавала уже отдельно от тела, утратив способность кугодничеству и страху, не имевшим более никакого значения. Приблизившись игрозно нависнув, Мордаш придирчиво обнюхал дворняжку. А затем – ещё придирчивей– то, что маленький собрат нёс в зубах, словно величайшую драгоценность.

Кобелёк пластом лежал перед ним на песке.

И вот язык хозяина деревни прошёлся по его мордочке, уважительнотронув уголки губ. Так обращаются не с ничтожным и презренным, каким тот всегдабыл, а, наоборот, с почитаемым и даже великим. Потом пасть Мордаша осторожносомкнулась поперёк тела дворняжки. Могучий пёс без усилия оторвал беспомощногокалеку от земли и понёс, и тот поплыл вперёд, как когда-то в младенчестве, умамки в зубах, и, как тогда, зная, что несут его в безопасное родное гнездо.Солнечное тепло и бережная хватка Мордаша составляли такое блаженство, что дажеболь начала растворяться, уходить куда-то, исчезать. Затем к блаженствудобавились прикосновения детских рук. Это были добрые прикосновения, полныеласки и жалости, и на кобелишку снизошло откровение, поистине стоившееперенесённых мучений: он постиг, какими на самом деле должны были быть рукилюдей. От них не надо было шарахаться, ожидая удара или щипка… Наверное, людипоняли, что он до конца исполнил свой долг, и благодарили его. Они гладили егоголову, пытались прямо на ходу разбирать шерсть от репьёв и слипшейся грязи…Это был дивный сон, и пробуждаться от него не хотелось. Ощущение благодати исчастья беспредельно ширилось и росло, возвышая его душу, окутывая весь мир…

Безопасное, полное доброго тепла, родное гнездо…

Старейшина Клещ, выглянувший во двор, несказанно изумилсяпри виде горько плачущих внучек. Потом заметил грязное тельце, безжизненновытянувшееся на травке, и только руками развёл. А Мордаш сел над почившимсобратом, задрал голову к небу – и вознёс к облакам заунывную похоронную песнь,на которую немедленно откликнулись все собаки в деревне.

…А где-то очень далеко, там, где всегда изобильна еда и укаждого есть укромное логово, радостно бежали друг другу навстречу два пса.Один был громаден и куцехвост, с горделивой осанкой степного шо-ситайнскоговолкодава, никогда не ведавшего цепи. Другой… мало кто узнал бы в нёмкриволапого нескладёху, обделённого судьбой и ещё больше обиженного людьми.Теперь это был красивый и стройный пёсик, востроухий, с лукавым взглядомвесёлых карих глаз, одетый в нарядную, белую с ярким золотом шубку. Тугимбубликом вился его хвост, звенел восторгом далеко слышимый лай.

Радостно было безгрешным друзьям скакать по зелёной лужайке,ликовать и играть, ожидать нового рождения, нового воплощения на смертнойземле…